Ему, - немного робкому с девушками, - к счастью, не пришлось сразу развлекать её беседами. Она опять, как только что за столом, говорила легко и много, как бы оплетая слушателя сладкой ватой.
Она рассказывала о своей прошлой жизни. Как школьницей жила со своими родителями в Бухаресте, где её папа - генерал-лейтенант - несколько лет работал советским военным атташе. Как последние два года перед поступлением в университет проучилась уже в Москве, где получила от своих подруг прозвище "румынка". А потом она похвасталась, что неплохо говорит по-румынски, по-английски и сейчас изучает в универе испанский язык, который и будет её специализацией.
Он набрался смелости и тоже заговорил, - на удивление легко и непринуждённо, - она оказалась хорошей слушательницей. Он рассказывал о своих увлечениях китайской философской и боевой системой кунг-фу, историей искусства и опытах в акварельной живописи,... и тоже хвастал, что знает кое-какие языки.
Они расстались уже поздно вечером в метро. Его толстый друг поехал с румынкой в сторону Серебряного бора, где они обитали по соседству, а он - в центр города, в знаменитый "Дом на набережной", в котором жил со своими родителями.
Грустно было продолжать остаток пути одному. Он хотел бы сейчас оказаться на месте своего товарища.
....................................................................................
В первое время он часто вспоминал о красивой румынке. Она оставила ему свой телефон, изящным почерком выведенный карандашиком на пустой коробке из-под "Мальборо". Но он, почему-то, не решался позвонить ей, - считал неудобным.
Бежали дни, - один за другим, - и тонкие черты её лица стали постепенно размываться, стираясь из его памяти, - и через месяц он совсем о ней забыл. Однако вскоре судьба снова захотела свести его с румынкой.
Погожим, солнечным, и уже жарким июльским утром он прогуливался по умытой ночными ливнями Москве. Он любил так ходить в одиночестве по городу, погружаясь в пёструю и хаотичную толпу, которая то несла его, то отпускала, наполняя своей могучей энергией...
На площади Революции он увидел её, плывущую в толпе к нему на встречу. Они столкнулись почти нос к носу, но она сначала не узнала его..., - а узнав, ничуть не удивилась.
Они перебросились парой малозначащих фраз. Она сказала, что идёт в свой универ, где у них проходит летняя практика по библиотечному делу. А он сообщил, что просто гуляет.
- Как, ты вот так без всякой цели ходишь по городу один? - удивилась она.
- Да, я люблю так бродить и думать.
- Философ! А ты любишь пить шампанское? - с легкой иронической ноткой в голосе задала она несколько неожиданный вопрос.
Он не знал, что ответить, потому что в то время был равнодушен к шампанскому и вообще ко всему спиртному. Но сказал "да".
- Тогда приезжай как-нибудь ко мне. Мои родители сейчас отдыхают в санатории. Только позвони предварительно. Будем пить шампанское вместе! - пригласила она.
....................................................................................
Через пару дней, вечером, он ехал к ней в уже почти пустом вагоне метро, держа на коленях букет из пяти длинных алых роз и бутылку шампанского, завёрнутую в газетную бумагу. Полусладкое Советское шампанское было не простым, а с чёрной этикеткой, усыпанной медалями. Пришлось отстоять за ним очередь в винном отделе гастронома.
От метро "Полежаевская" до Серебряного бора нужно было ещё добираться на троллейбусе, но тот, как назло, не приходил. Чтобы сильно не опоздать, он решил раскошелиться и взял такси.
Таксист - пожилой мужик с квадратной физиономией - был в благодушном настроении и, видя цветы и торчащую из газеты золотую фольгу бутылочного горлышка, пошловато острил: "Завидую я тебе, парень. Она уже наверняка подмылась и тебя дожидается. Эх, молодые годы!"
Она встретила его на пороге квартиры в красивом платье из голубого шёлка, оттеняющем полумрак просторного коридора за её спиной. Через лёгкую, полупрозрачную ткань таинственно просвечивало её изысканное, кружевное бельё.
Они пили шампанское, художественно отливающее светлым золотом в изящных бокалах тонкого стекла, и слушали музыку сверхмодной в то время группы Би Джиз в высококачественном воспроизведении имевшейся у неё системы Грюндиг. А на улице тем временем напарило, засверкали зарницы... и пошёл дождь, забарабанив тонкими водяными пальцами по оконным стёклам.
А потом, держа в руках бокалы наполненные шампанским, они долго переминались с ноги на ногу в медленном-медленном танце под аккомпанемент какой-то незнакомой ему романтической англоязычной группы. Она говорила, что любит эту музыку, что в ней столько трогательной грусти и, что когда она будет старой, напишет в своём завещании, чтобы её похоронили под неё. И губы их как-то незаметно слились в сладком поцелуе, - он пил шампанское из её рта.
Любовь их была волнующе нова и свежа, как бывает только в первый раз. А потом они вместе мылись под душем, и румынка, сказала, дотронувшись нежной ручкой до его устало обмякшего члена: "То, что у тебя между ног, - это спелеолог".
- Ты знаешь, что такое "спелеолог"? - продолжала она.
- Да, конечно, - ответил он, - Это человек, который исследует пещеры.
- Верно. А я думала, ты не знаешь. Так вот, в следующий раз задача спелеолога - проникнуть в пещеру как можно глубже.
....................................................................................
Одним уже зимним днём, они договорились встретиться у метро "Арбатское". Оттуда пошли пешком в популярную московскую дискотеку "Метелица" (или просто "Метлу", как её называла тогда молодёжь). Стоял сильный мороз, и по дороге наша пара заскочила в кафе с соответствующим сезону названием - "Льдинка". Там они приняли для согрева по коктейлю Шампань, закусив арахисовыми орешками, - так что в "Метлу" прибыли уже слегка захмелевшими.
В огромном танцевальном зале собралась, как всегда в субботу вечером, куча народу, - в основном молодёжь, студенты. Кто сидел за столиками, кто танцевал, а кто просто подпирал стены или переминался с ноги на ногу. Мощные колонки разносили по помещению хиты Бони Эм, Би Джиза и других модных в то время групп, а в спёртом воздушном полумраке плыл разноцветный табачный дым.
Усевшись за один из немногих свободных столиков, они заказали у официанта, с блудливой физиономией и в розовом пиджаке, две бутылки шампанского. Они пили и болтали, а потом танцевали. А после их пригласили к себе за столик двое отплясывавших рядом студентов из братской Нигерии. У этих молодых людей имелась бутылка "Столичной", и они наперебой хвалили жизнь в Советском Союзе. Румынка вежливо отказалась пить, сославшись на головную боль, а он по-быстрому сообразил на троих с весёлыми неграми.
После выпитой водки перед глазами у него всё поплыло, лица людей смешались и завертелись вокруг тягучей, пёстрой лентой. Он почувствовал, как от этой ленты отделился её силуэт и стал удаляться. Он бросился за ним, слетел по ступенькам широкой лестницы вниз, в гардероб. А её дублёнка уже маячила у настежь распахнутых в снежную ночь стеклянных входных дверей.
Он бежал за ней по обледеневшему асфальту, натыкаясь на редких прохожих, и кричал: "Я люблю тебя!", глотая холодный воздух вперемежку со снежинками.
У Арбатской площади он окончательно потерял её из виду. А потом, дойдя до метро "Библиотека Ленина", на несколько мгновений отключился и осел на землю, прислонившись к гранитной стене вестибюля станции. Но быстро пришёл в себя, почувствовав опасность замёрзнуть, энергично поднялся на ноги и поспешил дальше. Какая-то мощная сила перенесла его через Большой Каменный мост в "дом на набережной" и поставила у дверей квартиры, в которой он тогда жил с родителями. Открыла его тётка, жившая в соседнем подъезде и гостившая в то время у родителей.