- Приветствую вас, уважаемые учёные дамы! - затараторил он с хохлацким акцентом. - Приветствую и тебя, раб науки, - Вася.
И, не давая никому вставить ни слова, он озабоченно продолжал: "Хочу, господа, испросить вашего совета. Послушайте, что приключилось с моей дочерью".
- Моя дражайшая супружница на днях вернулась от своей сестры из Италии (сестра жены Тамбуренко была замужем за итальянским бизнесменом и жила в Болонье). И приволокла она оттуда, конечно, всякого шмотья. А моя дура-дочка напялила на себя всё, что только могла и заявилась в таком расфуфыренном виде в школу. Ну вот, на перемене, подходят к ней два здоровенных бугая из десятого класса и говорят: "Чтоб принесла завтра сто баксов. А не то - изловим, вставим тебе (извините) в жопу паяльник и подключим его к розетке!" Ну что ты тут будешь делать?
- Ох, Пахомчик, мы тут говорили о серьёзных вещах, - о Фаниных видениях. А ты тут с такой пошлостью ввалился, - откликнулась Элла Эоловна.
- Пошлость, пошлость - в жизни всегда так, - возвышенное мешается с пошлостью, - философически отпарировал Тамбуренко.
- Не боись, - не вставят они ей паяльника в жо..., - пардон, - то есть в задний проход. Пугают, берут на пушку, - обнадёжила его Фани. - Хотя, - поступай, как знаешь, можешь и отдать сто долларов этой шпане, если они у тебя лишние. И вот тогда они уж точно потребуют ещё.
В этот момент дверь открылась, и в комнату бодро вошёл, поблескивая очёчками и заложив обе руки за спину, круглотелый товарищ Поросёнкин. Он радостно сообщил: "Поздравьте меня. Я только что вернулся из командировки в ФРГ!".
- Какая радость! - съязвила Фани.
- Я слышал тут конец вашего разговора и вот что, кстати, могу сказать о жопах, - продолжал Алексей Платонович. - Вот вам новый анекдот или парадокс, если хотите: "У моей жены жопа белая, а зовут Розой".
- Очень смешно! - снова съязвила Фани.
- Кроме того, я только что был в дирекции института, и мне там сообщили, что профессор Чесноков госпитализирован. У него проблемы с печенью... - резко изменил тему Поросёнкин. - На то время, которое Никита Никитич будет находиться в больнице, директор назначил меня исполняющим обязанности заведующего лабораторией. Так что по всем вопросам прошу обращаться лично ко мне!
Заключив свою речь, Алексей Платонович принял весьма гордо-напыщенный вид.
- Какой чванливый и занудный дурак, - подумал Вася, теперь уже вылезший из-под прикрытия своей лазерной установки. - А, может быть, - это я - зануда и дурак. А, впрочем, какое всё это имеет значение?
- Ой, - взвизгнула Фани, - так вот, значит, - к чему моё видение. Это был он - Никита Никитич, - и он заболел, и скоро умрёт, наверное! Это - верный признак.
- Да, - чепуха это твоё видение. Это всё тебе приснилось. Да и наш профессор - мужик здоровый, - выкарабкается, - попытался успокоить чувствительную Фани Васечкин.
- Действительно, - нéчего переживать раньше времени. Мы с Казимир Леонардовичем сходим завтра же к Чеснокову в больницу; да ещё и пузырёк с собой прихватим! - добавил Тамбуренко.
- Правильно, - поддержал Поросёнкин и тут же снова сменил тему. - Давайте-ка, уважаемые коллеги, чаю попьём. Я вам кое-каких сладостей из Германии привёз!
С этими словами Алексей Платонович с медлительной торжественностью извлёк из-за спины одну руку, в которой была увесистая жестяная коробка датского печенья (большая роскошь по тем временам). Поросёнкин держал коробку за бант, опоясывавшей её красивой золотистой ленты.
- Вы, я вижу, Элла Эоловна, попивали уже здесь чаёк, - продолжал он бодро-панибратски, - так вот, будьте добры, - заварите теперь на нас, на всех. Да не этого турецкого пойла, а настоящего чаю.
И Алексей Платонович вынул из-за спины другую руку, в которой была изящная жестяная баночка английского чая "Твайнингз".
- Подмазывается, гад! - подумал Вася. - Да, впрочем, - к чему такая злоба? Что, - он стóит моих нервов?
.................................................................................
Сладостно-крепким был Поросёнковский чай, и печенья отменно хороши. Плотно столпившиеся в одной комнате сотрудники лаборатории быстренько опустошили содержимое датской коробки, а оставшийся в банке "Твайнингз" чай решили допить в другой раз.
Коробка из-под печенья была изумительно художественно-красива. На ней во всех красках был изображён витиеватый, старинный замок, стоящий на гладко-подстриженной, свеже-зелёной лужайке, по которой с достоинством прохаживались пёстропёрые утки.
- Слушай, Алексей Платоныч, - хороша же эта датская коробка! - зачарованно молвила Фани. - Возьму-ка я её домой для ниток. Вы не возражаете, Элла Эоловна?
- Конечно, Фанечка, бери! О чём разговор?
- О, нет, нет, уважаемые дамы, - затараторил Поросёнкин и даже порозовел от справедливого волнения, - я совсем забыл вам сказать, что супруга велела мне принести коробку домой, - она ей как раз тоже нужна для ниток. А, если я приду без коробки, моя Розочка мне уж точно голову снимет!
- Фу, - какой жмот и подкаблучник, - с негодующим отвращением вспыхнула Фани. - На, забирай своё сокровище, - подавись им! - и швырнула коробку прямо в Поросёнкиновскую физиономию.
Отскочив от массивно-круглой башки Алексея Платоновича и упав на пол, пустая коробка раскрылась, и её крышка откатилась в дальний угол лабораторной комнаты. Поросёнкин бережно подобрал с пола своё добро и, явно обиженный, не сказав ни слова, вышел, хлопнув дверью, чтобы занять полагающийся ему теперь кабинет профессора Чеснокова.
Все внутренне посмеивались над этой безобразно-скандальной сценой, и в душе поддерживали Фани.
С тех пор, когда в лаборатории разыгрывались по жребию продуктовые заказы, распределением которых ведала с.н.с. Какидзе, справедливая секретарша всегда кричала: "Элла Эоловна, Поросёнкина в розыгрыш не включайте. Он всё себе в Германии купит!"
X
Защита Викой кандидатской диссертации была назначена на начало декабря. И чем меньше времени оставалось до этого важного события, тем больше Вика нервничала. Всё ей казалось, что что-то не так она написала в своём увесистом талмуде. Всё она сомневалась - так ли построила свой доклад? Всё боялась - уложится ли она с ним в отведённые двадцать минут?
- Чепуха это! - успокаивал её Вася. - Защита пройдёт, как по маслу; разве кандидатские когда-нибудь заваливают? Да, никто всё равно твой диссер читать не будет.
На последние мужнины слова Вика часто обижалась, так как свято верила в глубокий интерес научной общественности к своей работе. Вася же на этот счёт придерживался своеобразной точки зрения, считая, что всеми в научном мире движет тщеславие, и, что никто чужих работ толком не читает, - как, впрочем, внимательно не проглядывает даже и своих. Важен конечный результат - публикация: статья в солидном научном журнале, а лучше - книга, - жалкие попытки самообессмертиться, войти хоть кончиком пятки в историю. И сам он с глубокой брезгливостью ощущал, как и его тщеславие постепенно становится крупнее и жаднее и гложет душу, как ненасытный, жирный червь - зелёный лист.
.................................................................................
Вика плохо спала в эти наполненные сомнительными раздумьями дни. Ей часто снились кошмары, а в ночь накануне защиты пришёл по-особенному странный и страшный сон.
Ей снилась огромная зала средневекового замка с готическим сводчатым потолком, тускло освещаемая множеством факелов, прикрепленных на сырых каменных стенах. В центре залы стоял тяжёлый стол, сколоченный из грубых досок. На столе - гроб, покрытый красной парчой. Из-под парчи виднелся восково-тонкий профиль молодой покойницы и кисти её изящных, пепельно-жёлтых рук, скрещенные на груди и держащие горящую свечу.
По залу ходили люди, и эхо их тяжёлых шагов гулко разлеталось под древними сводами; а по стенам проплывали их свирепо-призрачные тени. Но самих людей не было, - они были невидимы.