- Значит, не хочешь сознаваться, и будешь гулять! - Заключил наш герой. - Ну, тогда, раз ты не будешь моей, - никому ты не достанешься!
С этими словами он быстрой молнией отскочил от своей невесты на несколько шагов, рванул из кармана пистолет, прицелился, не долго, и выстрелил в Луну-Яичницу.
Она вздрогнула, замерла на месте, - как будто задумалась, - потом шагнула вперёд, покачнулась и упала с глухим стуком в сугроб.
- Всё, - промелькнуло в голове у Свина, - прощай жизнь! И он приставил холодное дуло пистолета к виску. И откуда-то из глубины его подсознания выскочила вдруг на поверхность фраза из слышанной когда-то в далёком детстве латиноамериканской песенки: "Adiós, amiga cara del mi vida!"*.
Последнее, что он видел, было, как толпа вышедших из автобуса людей разделилась вдруг на две группы. Одна подбежала к лежащей на грязном снегу Луне-Яичнице и окружила её плотным кольцом, а другая бросилась к нему, протягивая десятки пытающихся схватить его цепких рук.
Свин нажал курок. В голове грохнуло, ослепительно вспыхнуло, затем потемнело до черноты, а потом эта чернота стала наступать на него и ускоряться, и, наконец, полетела в лицо тяжёлой, горячей массой всё быстрее и быстрее, раскалываясь на тысячи, миллионы искрящихся синих звёзд.
X
В комнате плыл неяркий, синий свет. И с ним всё, что было вокруг, тоже плыло, - медленно и неуклонно, - и закручивалось в бесконечную спираль.
__________________________________________
* "Прощай, дорогая подруга моей жизни!" (исп.).
Над ним склонились два лица, - мужчины и женщины, - в белых медицинских шапочках. И лица эти постепенно расплывались и тоже сливались в уносящую всё на её пути голубую спираль.
Он чувствовал себя маленьким, беспомощным и бессильным. И это потому, что он только что вышел из живота своей матери.
А потом его везли в старомодной медицинской машине-фургоне, по ухабистой дороге, в больницу, и вязкий, тяжёлый бред проникал в его крохотное тело. Он был болен корью.
А дальше была огромная квартира, среди комнат и коридоров которой он легко прятался и терялся, - и родители не могли его найти. Всюду здесь витал запах крепких папирос, которые курила его бабушка, похожая на доброе, печёное яблоко, - вся в мелко-нитевидных морщинах. А за окнами плыла лёгко-синяя весна, и зеленела свежими, блестящими куполами церквушка.
Эту гармонию вдруг разрушила противная собака, - дог, - разлаявшаяся под балконом. И тогда бабушка принесла с кухни чайник с кипятком и вылила его содержимое, тонкой струйкой, совсем рядом с догом. Тот испуганно взвизгнул, - как маленькая болонка, - и ретировался к своей хозяйке, - жирной армянке, - которая тут же подняла неприличный ор.
А затем он видел, как ребята закопали на школьном дворе, под деревом, дохлого кролика. И где они только нашли этого кролика? Впоследствии, проходя каждый раз мимо незаметной могилы животного, о существовании которой никто из прохожих не догадывался, а знал только он, Свин всегда представлял себе, как кролик гниёт там, - под землёй, и полчища слизких, белых червей и других отвратительных насекомых пожирают его.
А дальше появился хулиган. Какой мерзкий был этот длинный хулиган. Он был на два года старше Свина и вымогал у него деньги. Свин боялся хулигана. Каждый раз, выходя из школы, наш герой чувствовал своей хлюпкой спиной его тяжёлый взгляд. Он озирался с опаской и, действительно, видел злорадно ухмыляющегося хулигана. Свин ускорял шаг, а потом пускался бежать. Но хулиган всегда без труда настигал его.
А затем, молоденьким лейтенантом, только что вышедшим из училища, он ехал в вагоне поезда в первый раз заграницу, - служить. В купе собралась весёленькая компания его сотоварищей по курсу. Все они курили и пили водку. Свину тоже налили пол гранёного стакана. Он не любил водку, но надо было пить за компанию. Наш герой осушил одним махом, почти до дна, свой стакан, так, что горьковатая жидкость ожгла ему горло. А потом он поставил стакан на столик у окна купе, и тот стал мелодично позванивать в такт движению вагона.
Мягкая, горячая истома постепенно обволакивала тело и голову Свина. Вскоре он заснул, свернувшись в неудобной позе на нижней полке купе. И спал он долго-долго и не видел снов. Но его, в конце концов, стали будить. Кто-то тряс его за плечи. И от этой тряски и от неудобного положения, нестерпимо заболела шея.
....................................................................................
Над ним склонились те же лица, - мужчины и женщины, - которые он видел при своём рождении. Значит, - он родился заново. Но, нет, - это другие люди, - они совсем не похожи на тех - из синей комнаты. Но это же - мужчина и женщина. И это они трясут его за плечи, - он с одной стороны, а она - с другой.
- Свин, очнись, идиот! - услышал он знакомый голос, как бы прорвавшийся к нему через ватную перегородку. Это кричал мужчина, - громко и отчётливо, прямо ему в ухо. Но лица его, хотя оно и было совсем близко, наш герой никак не мог разглядеть, - перед глазами всё кружилось, и зрение расфокусировалось, а в ушах сильно шумело.
- Сейчас сделаем вам укольчик, господин Свин, - чтобы не было так больно, - сладко прошептал ему в другое ухо женский голос, также показавшийся Свину чем-то знакомым.
В это же мгновение он почувствовал, как в его оголённую руку, бессильно лежавшую поверх одеяла, впилась игла.
Свин попытался, было, разнять ссохшиеся губы и спросить, где он и что с ним произошло, но губы не разнимались и были свинцово-тяжёлыми. Так что вместо членораздельного вопроса у него изо рта вырвался лишь хриплый свист.
- Не беспокойся, не беспокойся, Свин! Это я - твой старый приятель, врач Пустырник, - донёсся до него издалека, как из шахты мужской голос. - Ты у меня в больнице. Ты сделал глупость - подстрелил Луну-Яичницу и себя. Но, ничего, слава Богу, всё обошлось. Она жива, да и ты теперь выкарабкаешься.
Тут Свин вспомнил всё, - с болевой отчётливостью. Но всё, что всплыло в его памяти, казалось каким-то нереальным, произошедшим, будто, не с ним, а виденным когда-то давно в кино.
....................................................................................
Прошло несколько дней, и Свин стал потихоньку отходить. Голова уже не так кружилась, как в начале, и звон в ушах постепенно ослабевал.
Он переживал за Луну-Яичницу и каждый день спрашивал Пустырника об её здоровье и умолял разрешить ему с ней повидаться.
- Увидишь, увидишь ещё свою Луну-Яичницу! Она и сама хочет тебя видеть. Полежи ещё немного, оклимайся, отдохни. И она тем временем очухается. - отвечал ему всегда доктор.
....................................................................................
Однажды в палату к нашему герою пришёл полицмейстер Пень.
- Ну, ты Свин, - козёл! - прогремел он могучим басом прямо с порога. - Твоё счастье, что Луна-Яичница осталась жива. И твоё же счастье, что она упросила меня не возбуждать против тебя уголовного дела. Иначе, не миновать бы тебе зоны... и надолго.
....................................................................................
Тем временем, Луна-Яичница лежала в той же больнице, на том же этаже, в соседней палате. Свин целился ей в сердце, но рука его дрогнула в последний момент, и пуля прошла ниже, прошив насквозь левое бедро. Рана оказалась глубокой, кровоточащей, очень болезненной, но не опасной. Вначале, от боли, Луна-Яичница даже на несколько минут потеряла сознание. И теперь эта тупая, тяжёлая боль, хотя и немного успокоенная лекарствами, разрывала всё её тело.
В её голове неустанно крутились вопросы: "Почему Свин сделал это? Ведь было всё уже решено. Они поженятся летом. Что, Свин совсем сошёл с ума? Наверное, что-то подозревал об её изменах? Да-да, он ведь спросил её, перед тем как выстрелить, - кончит ли она гулять, и будет ли принадлежать ему одному? - Или что-то в этом роде".
Она не держала на Свина зла, но не могла, всё же, понять его безрассудного поступка. Ей нужно обязательно было увидеть его, и поговорить с ним обо всём этом. Но врачи не разрешали из-за слабости. Они сказали, однако, поварихе, что её жених пытался покончить с собой и выстелил себе в голову, в правый висок. Пуля прошла по височной кости черепа и не коснулась мозга. Она вышла наружу через лоб, не задев глаза. Однако был повреждён нерв, и Свинового лицо сильно перекосило на правую сторону. Свин уже очнулся и теперь, по-видимому, был вне опасности.