Возможно, на свадьбе был и "доброжелатель", - по крайней мере, Свину так казалось. Но он ничем не выявил своего подлого присутствия.
...............................................................................................................
После свадьбы наши герои уже больше не разлучались, и зажили в Свиновом доме. Лёгкая хромота на левую ногу у Луны-Яичницы так и осталась, да и Свинова физиономия теперь была немного кривовата на правую сторону, - но это не мешало их любви.
Жили новобрачные счастливо. Повариха и не помышляла более о своих ебливых любовниках. Так только иногда, прогуливаясь под руку с мужем, поворачивала украдкой прелестную головку в сторону проходящих мимо бравых молодых офицеров. Но дальше этого дело теперь не шло, несмотря на то, что к офицерам Луна-Яичница, по-видимому, питала врождённую слабость.
И Свин тоже был верен супруге, и даже думать забыл о сладкой негрессе Фелисите. Иногда только, в тёплое время года, совершая променад по парку вместе со своей второй половиной, он исподтишка поглядывал на проезжающих мимо круглопопых велосипедисток в коротких, приподнимаемых ветерком, юбочках, с усердием вращающих педали пухлыми ножками. А зимой внимание его иногда привлекали фигуристки - тоже в коротких юбчонках. Ну, что поделать, - стала проявляться, по-видимому, у нашего героя врождённая слабость к велосипедисткам и фигуристкам.
Париж-Москва, 2001 г.
ОТТЯГ
Августовский, прохладный вечер в Москве. Недавно прошёл небольшой дождик и обмыл пропылённые деревья, которые стоят теперь посвежевшие по обеим сторонам дороги и отдыхают. Прозрачный воздух, очистившийся от выхлопов машин, ласково обволакивает город лёгким, сумеречным покрывалом. Даже невзрачные, грязные блочные пятнадцатиэтажки в районе метро "Войковская" отсвечивают теперь каким-то радостным, розоватым светом в лучах только что утонувшего за дальними крышами солнца.
...............................................................................................................
Он вылез из своего тёмно-малинового "Рено 19", смачно потянулся, размяв немного затёкшую от продолжительной езды уже немолодую, заплывшую жиром спину, ступил на влажную газонную траву около детской площадки, вдохнул сыроватый, лёгкий воздух и вдруг, ощутив почему-то какое-то необыкновенное счастье, радостно подумал: "Заебись!"
- А что, собственно, "заебись"? - тут же переспросил внутри него заунывно-плаксивый голос, - наверное, его внутреннее "я"-пессимист.
- Жизнь хорошая, вечер славный, бабки есть, тачка..., к подруге иду, подруга молодая, бухать будем, - тут же бодро пояснило другое "я"-оптимист.
- Ха-ха, - бухать. Большое удовольствие! - парировал голос-пессимист, - Но ведь ебли-то почти наверняка не будет. А если и будет, - то какая-нибудь куцая.
- Что верно, то верно. Но всё равно, - подруга молодая, нам друг с другом прикольно. Мы клёво колбасимся, - поспешил оправдаться голос-оптимист.
- А не странно ли тебе, сорокалетнему мужику, вошкаться с двадцатилетней девчонкой-свистушкой? - занудно не отставало "я"-пессимист, - Пора бы уже остепениться!
- Постареть мы ещё всегда успеем! - мгновенно парировал голос-оптимист, - И вообще, - отстань от меня, - затрахал уже совсем.
- Ну, ладно, - поступай, как знаешь! - обиделось, наверное, пессимистическое "я".
...............................................................................................................
Он поднялся на восьмой этаж на разломанном, расписанном ненормативными лексическими оборотами, лифте к квартире номер тринадцать, где жила его юная фея по имени Надюша. Нестойкое сердечко его нервно затрепыхалось в груди в предчувствии сладкой встречи с ней. Он не позвонил, а слегка постучал в обитую ватой и дерматином дверь, Надюше не нравился резкий звук дверного звонка.
За дверью не отвечали, и он постучал ещё раз, уже сильнее. Теперь послышались приближающиеся, шаркающие шаги, поворот ключа в замке, и дверь отворилась.
- Опять в своём репертуаре! Опаздываешь, Абрамыч! - сердито встретила его молодая подруга.
Надюша была в своей обычной домашней униформе, - засаленной желтоватой короткой комбинации, из-под которой торчали несколько обвисшие чёрные трусы.
"Ох, как надоел мне уже этот раздолбайский вид!" - подумал он про себя, а вслух вяло пролепетал в своё оправдание: "Ну что же я могу сделать? Пробки..."
- Выезжать надо раньше. Ну, да ладно, заходи. У меня гости сегодня.
- Гости. Это интересно. Это кто же? - несколько разочарованно спросил Абрамыч, предпочитавший провести время с Надюшей наедине.
- А проходи вот на кухню, - только обувь сними, - и сам увидишь.
...............................................................................................................
На кухне, несмотря на открытую настежь балконную дверь, было жарко и накурено. У него сразу перехватило нестойкий дух, и он ошалело выпалил: "Ну и надымили же вы тут!"
На кухонном столе, на тарелочках, были разложены некоторыё скромные закуски - столичная селёдочка в горчичном соусе, солёные огурчики, корейский морковный салат, варёная картошка, сардельки молочные, чёрный хлеб. В самом центре, над всем этим гастрономическим изобилием, гордым обелиском возвышался наполовину опорожнённый двухлитровый пластиковый пузырь тёмного Очаковского пива.
За столом, на табуретках, сосредоточенно выпуская из себя сигаретный дым, расположились две молоденькие девицы. Одну из них, пухлую с ярко накрашенными губами, что сидела спиной к окну, а к нему в анфас, Абрамыч знал. Это была Надюшина подруга, Машка Бурвина, по прозвищу Буравчик. А со второй, худенькой и немного кривоносой девушкой, сидевшей к нему в профиль, он был незнаком.
Абрамыч улыбнулся про себя, заметив, что волосы у обеих дам были выкрашены в жгуче-пепельно-блондинистый цвет совершенно одинаковой краской.
...............................................................................................................
И ещё больше он улыбнулся от пришедшего вдруг к нему приятного воспоминания о том, как год назад он со своим уже разменявшим полтинник, но бравым и усатым другом, Ефремычем, прогуливался вечером по летнему Арбату.
Оба они, - и Абрамыч и Ефремыч, - были свободными мужиками, - вдовцами, - и дружили ещё с тех времён, когда работали в Париже. Абрамыч - в научном институте, а Ефремыч - в русском торговом представительстве. У Абрамыча имелся сын Лёха - трудный подросток-старшеклассник, - а у Ефремыча - целых три недоросля: тоже старшеклассники - Колян, Костян, и студент-первокурсник - Михан. В Париже все эти ребята ходили в школу при Российском посольстве.
У знаменитого арбатского фонтана, изображающего в золоте Пушкина с супругой Натальей Гончаровой, им повстречались Надюша с Буравчиком. Друг его запал на Бурвину, - наверное, из-за её пышных форм и сексуально-раздражающего, блондинистого окраса. А Абрамычу приглянулась Надюша, - свежая, румяная, коротко-подстриженная девушка, без какого-либо окраса.
Бравый Ефремыч, подкрутил свой вставший торчком ус и, ни секунды не колеблясь, подкатил к ним в своём привезённом из Парижа пиджаке Хуго Босс. На этот раз, что с ним случалось не часто (примерно при одной попытке вступления в контакт из десяти), отлупа не он получил. Так они и познакомились.