- Подъём! - прохрипел милиционер, - Нéчего валяться. Все уже встали.
Интеллигентный Абрамыч был поражён наглостью Кролика, но возмущения не выразил, а только сонно промямлил: "Сейчас, сейчас - встаём..."
Милиционер с минуту ещё выглядывал из-за двери, нахально уставившись на спящую Марину. А когда его физиономия, наконец, исчезла, Абрамыч поспешно вскочил и закрыл дверь на задвижку. А потом набросился на Косую. Уж очень ему захотелось ещё раз ей вставить. Может быть другой возможности больше и не представится.
............................................................................................................... Заспанные Абрамыч и Косая спустились, наконец, вниз. Действительно, вчерашняя компания в полном сборе уже сидела за столом на веранде и завтракала. Есть Абрамычу не хотелось. После всего выпитого и съеденного вчера, во рту был горьковатый привкус, мучила жажда и болела голова.
Предварительно отлив и умывшись, Аркадий Абрамович с удовольствием выпил большую чашку крепкого чёрного чая без сахара; Косая же опохмелилась оставшимся Очаковским.
Кролик предложил всем съездить к нему в посёлок, на квартиру. Ефремыч и Абрамыч изъявили желание поехать, тогда как отпрыски предпочли пойти купаться на пруд, а дамы остаться дома и прибирать после вчерашней пьянки.
Ехали на Абрамычевом "Рено". В салоне пахло пылью, и было жарко, - солнышко напекло порядочно. Абрамыч, как всегда с трудом, опустил скрипящие и заедающие дверные стёкла. Снаружи стоял прозрачный, синенёбый день, утопающий в буйной окрестной зелени. Даже полуразрушенная кладбищенская церковь выглядела как-то по-праздничному, ярко поблёскивая не потускневшей жёлтой штукатуркой и проступающим из-под неё красным кирпичом.
...............................................................................................................
На квартире у Кролика были его жена и дочь, - студентка педвуза. Жена вышла в коридор, сдержанно, но вежливо поздоровалась со вновь прибывшими и снова ушла в свою комнату. А дочь только высунула рыжеволосую голову из своей спальни и тут же спрятала её, с треском захлопнув дверь.
Милиционер провёл Ефремыча и Абрамыча на кухню, достал из холодильника и разложил на столе закуски: варёную колбасу, огурцы, редис, лук, вчерашний салат Оливье, чёрный хлеб, и поставил бутылку водки завода "Кристалл".
- Не одобряют, понимаете ли, они в последнее время мою личность, - проворчал Кролик, - Думают, что блядую. Поздно ведь домой возвращаюсь...
- А я и не блядую сейчас вовсе. Не тот уже стал. Силы уже не те. Да и работы теперь невпроворот. По вечерам, с моими соотрядниками, обустраиваем музей боевой славы.
Абрамыч слышал от Ефремыча о благородной деятельности милиционера. Несколько лет назад тот организовал поисковый отряд, а теперь привлекал к работе в нём местных трудных подростков, надеясь таким образом отвлечь их от пьянства, хулиганства и более серьёзных дел, ведущих на скамью подсудимых.
Кролик и его подопечные бродили по окрестным лесам, искали до сих пор, с 1941 года, лежащие на дальних полянах, затерянных в сосновых дебрях, кости советских солдат, оружие, амуницию, брошенные при отступлении к Москве. Найденные останки они пытались опознать по бывшим нередко при них документам, находили потом их родственников, и хоронили кости в братских могилах. А оружие, амуницию и прочие найденные вещи свозили в выделенное для этой цели одной из местных школ специально оборудованное помещение, которое сейчас и переделывалось в музей.
- Музей славы, Иван Иваныч, - дело хорошее, - заметил Ефремыч, - Но перед женой и дочерью тебе теперь не оправдаться. Сам ведь виноват. Небось, в своё время всех местных баб перетрахал?
- Да, было дело..., - с мечтательной улыбкой отвечал милиционер, - Молодой был, горячий.
Кролик с Ефремычем сначала выпили по одной маленькой стопочке водки для опохмелки. Закусили..., а потом и ещё по одной пропустили. А дальше - ещё..., пока не прикончили бутылку.
А Абрамыч пить не мог, - так как был за рулём, - только закусывал.
...............................................................................................................
Когда вернулись на дачу к Ефремычу, захмелевшие хозяин и Кролик начали приставать к дамам, предлагая им подняться на второй этаж и заняться групповым сексом. Особенно усердствовал милиционер, который клеился к Косой, полушутливо, полувсерьёз прося её забыть Абрамыча и любить только его, - "самого шикарного мужика во всей округе".
Успевшая уже изрядно опохмелиться пивом Косая кокетливо отпиралась, а трезвый Абрамыч закипал в душе ревностью, так как запал уже на Марину и считал её своею собственностью.
Косая с Бурминой проявили всё-таки моральную устойчивость, но на душе и без того сегодня серьёзного Аркадия Абрамовича похеровело.
...............................................................................................................
Домой Абрамыч возвращался на своём "Рено" вместе с Мариной, Машей и сыном-Лёхой.
Ефремыч собирался выехать в Москву попозже вечером с детьми и завезти по дороге домой Кролика. За руль он планировал посадить своего старшего отпрыска - Михана, имевшего уже водительские права.
В машине Косая поместилась рядом с Абрамычем, а Буравчик с Лёхой - сзади. Рассерженный на Кролика и Косую, Аркадий Абрамович был мрачен и упорно молчал. Вдобавок, на выезде из деревни, около кладбища, ему вдруг представилось как в этот жаркий, летний день под землёй в своих могилах разлагаются покойники, а на далёких лесных полянах парятся на солнце белые кости убитых солдат... По-видимому, в его душе возобладало пессимистическое "я".
...............................................................................................................
Но чем ближе подъезжали к Москве, тем настроение его всё более улучшалось, и он помаленьку стал радоваться в душе яркой, солнечной погоде. "Я"-оптимист брало верх.
А когда Аркадий Абрамович уже отвёз девушек в Зябликово, и они с Лёхой добрались, наконец, до своего "дома на набережной", в Москве снова наступил августовский, прохладный вечер. Розовое солнце потонуло за дальними крышами, посылая прощальные отблески на золотые купола храма Христа Спасителя. И Абрамыч, опять ощутив почему-то
какое-то необыкновенное счастье, радостно подумал: "Заебись!"
Сувон (Южная Корея), 2002 г.
ЗАОЗЁРЬЕ
(Повесть)
"- Мне один доктор всё объяснил..., заграница - это миф о загробной жизни. Кто туда попадает, тот не возвращается". И. Ильф, Е. Петров "Золотой телёнок"
I
Каждый вечер измотавшийся на работе Жерико приходил к озеру, усаживался в прибрежные камыши на сыроватую землю, и слушал тишину. Что может быть приятнее слегка звенящего в ушах звука тишины, после дневной сутолоки раскалённого города, с его бегущими во все стороны машинами и людьми, разрывающей лёгкие гарью и дробящей барабанные перепонки какофонией звуков?
Здесь, у воды, воздух всегда чист и вдыхается, как сладостный нектар, как выдержанное вино, от которого легко и приятно пьянеешь, и покруживается голова. Воздух всегда наполнен чуть уловимыми запахами, говорящими сейчас отчётливо, что лето - в самом разгаре: ароматом подстриженной травы, доносящимся из бывшего неподалёку сада, запахом иловатой зелени и кувшинок, которыми по краям зацвела вода, - и просто, - непередаваемой, неуловимой, непохожей не на что другое, атмосферой лета.