– Думаю, нам лучше поехать прямо в больницу. Может, Бейли уже умер.
Это было первое упоминание о Бейли за несколько часов.
– Больница работает круглосуточно, – заметил Роджер. – Никогда не закрывается. А вы что думали? Что они закроются на ночь и попросят всех разойтись по домам – так, что ли?
В знак поддержки Кальвин решил, что это страшно смешно, и заржал.
– Так вы хотите заскочить в «Десперадо», я правильно понял? – спросил Эгги, включаясь в игру.
– Почему нет? – откликнулся Роджер.
– А что, можно, – заметил Кальвин, потягивая пиво и представляя, как выглядит Тиффани в деле.
– Хорошо. Заедем, но только на час. А потом сразу в больницу, – сказал Роджер. После десяти банок пива говорил и мыслил он на удивление здраво.
Вышибала, дежуривший у дверей, окинул их подозрительным взглядом.
– Документы покажи, – грубо сказал он Кальвину, выглядевшему гораздо моложе двадцати одного года. Эгги выглядел на свой возраст, а Роджер, которому исполнилось двадцать семь, на все сорок. – Из Миссисипи, значит? – буркнул вышибала, точно с предубеждением относился ко всех жителям этого штата.
– Ага, – ответил Роджер.
– Так, десяточка сверху.
– Это потому что мы из Миссисипи? – спросил Роджер.
– Нет, умник. У нас все так платят. Не нравится – прыгайте в свой трактор и валите домой.
– Вы так любезны со всеми посетителями? – спросил Эгги.
– Угу.
Они отошли обсудить надбавку, потом решили остаться. Роджер объяснил, что неподалеку есть еще один клуб, но нет никакой гарантии, что там их ждет более радушный прием без надбавки. Пока они шептались и обсуждали, как поступить, Кальвин украдкой косился на дверь в надежде увидеть Тиффани, хотя бы на секунду. Он проголосовал за то, чтобы остаться. Остальные присоединились.
И вот они вошли, и их обыскали двое еще более суровых и неулыбчивых охранников, а затем провели в основное помещение с круглой сценой в центре. На этой сцене находились две юные леди, одна белая, другая черная. Обе совершенно голые, они извивались в танце.
Увидев их, Кальвин так и застыл. Он тут же забыл о доплате в десять долларов.
Их столик находился в каких-то двадцати футах от сцены. Народу в клубе было не так уж и много, зал заполнен наполовину, все посетители молодые, типичные «голубые воротнички». Так что они оказались не единственными провинциалами, приехавшими в большой город. На официантке не было ровным счетом ничего, кроме стрингов. И когда она вдруг возникла перед столиком с коротким: «Что? Три напитка минимум», – Кальвин едва не потерял сознание. Никогда прежде ему не доводилось видеть столько запретной плоти сразу.
– Три напитка? – уточнил Роджер, заглядывая девице в глаза.
– Да! – буркнула она.
– Сколько у вас пиво?
– Пять баксов бокал.
– И мы обязательно должны заказать три?
– По три на одного зараз. Таковы правила. Не нравится – перетрите вопрос с одним из наших ребят. – И она кивком указала на дверь, но все трое клиентов не сводили глаз с ее груди.
Итак, они заказали девять пива, по три на каждого, и принялись изучать обстановку. Теперь на сцене были уже четыре танцовщицы, все дружно извивались, громкая музыка сотрясала стены. Официантки торопливо проскальзывали между столиками, точно боялись, что их начнут лапать, задержись они хотя бы на секунду. Посетители по большей части были уже тепленькие, а некоторые – так просто пьяные в хлам, и страшно шумели. Вскоре начался танец на столе. Одна из официанток вскарабкалась на столик неподалеку от нашей троицы, и занялась привычным своим делом. Водители грузовиков совали ей за резинку стрингов наличные. Довольно быстро вокруг ее талии образовался целый венок из «зелени».
И вот перед ними возник поднос с девятью высокими и страшно узенькими бокалами. Пиво оказалось слабее самого слабого и больше походило на разбавленный лимонад.
– Итого сорок пять баксов, – сказала официантка, что вызвало среди друзей панику. Все трое долго шарили по карманам и бумажникам. И вот наконец удалось наскрести требуемую сумму.
– А как насчет приватного танца? – спросил официантку Роджер.
– Все зависит от…
– Он ни разу не видел ни одного. – И Роджер ткнул пальцем в Кальвина. Сердце у того екнуло.
– Двадцать баксов, – сказала она и назвала свое имя – Эмбер.
Роджер нашел двадцатидолларовую банкноту, протянул ей. И через секунду Эмбер взгромоздилась на Кальвина. Он весил 270 фунтов, и места на его коленях хватило бы небольшой труппе танцовщиц. Грянула музыка, Эмбер запрыгала и завертелась, а Кальвин просто закрыл глаза и стал думать, на что она похожа, настоящая любовь.