— У вас есть дети, помните о них.
Мне пришлось сказать это, но у меня не было другого выхода. Потом я поднялся с табуретки:
— Все, пойдем. Не волнуйся, хозяйка, он вернется. И не нужно шуметь.
И я вывел Осипа, несущего на своем плече Архипа, на улицу.
19
Подталкивая полицая автоматом в спину, я сначала вывел их к клену, на котором сидел, когда наблюдал за деревней. К этому времени Архип начал приходить в себя и что-то мычал. Но я не стал здесь останавливаться, а погнал их дальше в лес, туда, где днем отдыхал. Придя на место, я усадил их рядышком, а сам устроился напротив. Я знал, что они никуда не денутся, Архип связанный, а Осип до того напуган, что у него и мыслей таких нет.
— Ну, что, поговорим?
Архип тут же зашевелился:
— Какой базар, начальник!
Он явно вспомнил свое недавнее прошлое, но мне было все равно, про себя я давно уже все решил. Мне нужно Архипа этого довести до такого состояния, чтобы он исполнил мою задумку:
— Ты, мразь, помолчи! Разговор не с тобой будет.
— А с кем? С этим размазней, с Оськой?
— Да, с ним, а твое место у параши!
Я добился своего, и Архип, скрипнув зубами, кинулся на меня. Я точно рассчитал его реакцию на мои слова и, как только он дернулся, одной короткой очередью сшиб его на землю.
А Осип все так же тупо смотрел на это, ничего не соображая. Уставился на тело брата и молчал. Наконец, он поднял глаза и посмотрел на меня, а там у него светилась радость. Я ничего не понимал и подумал, что Осип сошел с ума. Но он вдруг стал рак лени и начал меня благодарить:
— Спасибо! Спасибо! Спасибо!
Теперь мне показалось, что это я сошел с ума. Я ударил его по лицу, и Осип замолчал, а потом вдруг всхлипнул и беззвучно заплакал. Я присел напротив него и стал ждать, когда он успокоится, все равно от него сейчас толку никакого. Пришел он в себя минут через десять:
— Мы ведь дружили с ним с детства, с Архипкой-то. Он младше меня на два года, и мы все время были вместе.
— А мне это зачем?
— Подожди, я хочу выговориться, чтобы ты понял, что я не последняя свинья.
— Валяй!
— Он хоть и помладше был, но любил командовать, а со временем стал помыкать мной. А потом в тюрьму загремел, так, по мелочи — у одного пана гуся украл, шкуру снял и на забор этому самому пану и повесил.
— Давай ближе к делу.
— Пока он в тюрьме был, я женился, детки вот появились. А как пришел он из тюрьмы уж не знаю — выпустили его, или сам сбежал? Ведь кругом такая неразбериха была! Ну вот, когда он заявился домой, то совсем озверел, как будто я во всем виноват.
— А ты ни при делах был?
— Конечно. В общем, стал он меня бить и к жене моей приставать. Она сопротивлялась, как могла, но он избил ее и изнасиловал. Я пытался защитить ее, но он и меня чуть не убил.
— А чего же не заявили никуда?
— А зачем заявлять, позор-то, какой! Да и брат же он мне был, а женке тоже некуда уйти было, сирота она круглая. К тому же — детишки!
— Так прибил бы его!
— Я хотел, но рука на брата не поднимается, своя кровь.
— Конечно, кровь! Он тебе ее пускает, а ты молчишь, как рыба.
— А что мне делать, он и детишек грозился убить. Он и сегодня драку хотел затеять, меня избить, а сам к женке под одеяло.
Осип снова захныкал, мне его даже жалко стало, но я молчал. А он продолжил свой рассказ:
— Когда немцы пришли в деревню, он сразу к ним побежал и стал предлагать свои услуги. Вот они и поставили его полицаем, и меня он тоже заставил поступить к ним.
— Да, вертел он тобой, как хотел.
— Людей было стыдно, но ничего с собой поделать не мог, боялся я его. Хорошо, прикончил ты его, за то и благодарю.
— Ну, ты даешь!
— Как тебя звать-то, свечку поставлю за твое спасение.
— Вот это ни к чему. А дело вот в чем — завтра Ольга и Ленка со своими вернутся в деревню и будут жить спокойно. Понял? И не дай Бог, что случится! За тебя я уж точно свечку ставить не буду.
— Да ты что! Я же к ним и не приставал, это все Архип. А что мы с ним делать-то будем?
Я бросил ему лопатку:
— Не знаешь, что? Рой яму.
Осип перекрестился и принялся копать, временами останавливаясь передохнуть. Я спросил его без всякой надежды:
— Не знаешь, где наши?
— Какие наши? Ах. Да! Нет, не знаю. Перед тобой проходили какие-то. Человек двадцать. Окруженцы, наверное. А еще пленных гнали на станцию.
— И много их?
— Пленных-то? Человек пятьдесят, да раненые почти все, здоровых мало. Еле ноги переставляли.