Суп всегда остаётся в тарелке. Хочешь, завтра сделаем пирог с курицей. Мама очень хорошо его делает.
Это было самое неподходящее время для разговора о пироге с курицей.
– Не хочу, – сказал он.
Он искоса взглянул на неё и заметил, что она завилась.
Лизу, может быть, арестовали, – и эти легкомысленные белокурые кудри оскорбили его.
– Давай говорить о другом, – сказал он сухо. – Ты что-нибудь хотела спросить? Ты вечно о кухне разговариваешь, будто на свете больше нет ничего.
– Нет, это я только так. А я действительно хотела спросить тебя об одной вещи. Я думала об этом весь день: когда будет мировая революция?
– В среду, – ответил он сердито.
За последнее время в ней появилась черта, которая его бесконечно раздражала. Она старалась говорить об умных вещах: о партии, о цивилизации, о древней Греции. Это было беспомощно и смешно.
– Не старайся казаться умней, чем ты есть на самом деле, – сказал он, помолчав. – Это режет ухо. У тебя нет чувства меры, и ты слишком уже напираешь на разные умные вещи. Держи их про себя.
Он старался не глядеть на неё.
– Это просто флирт… Говори об этом с Безайсом, он будет очень доволен. Но даже и флиртовать можно было бы не так тяжеловесно.
– Почему это флирт?
– Ну, кокетство. Зачем ты завиваешься?
– Я больше не буду, – сказала она тихо.
Он немного смягчился.
– Ах, Варя, мне сейчас не по себе. Не обращай внимания. Но ты напрасно так держишься, это смешно. Неужели ты этого не видишь? Будь глубже и оставь это уездное жеманство. Хотя лучше, знаешь, бросим сегодня это, я что-то зол. Когда придёт Безайс, пришли мне его, хорошо?
– Хорошо, – покорно ответила она, вставая.
А когда пришёл Безайс, он закатил ему скандал. Матвеев спросил, что в городе нового, и когда Безайс ответил, что ничего нового нет, он взбесился.
– Мне надоело это, Безайс, – начал он громко, чувствуя, что у него дрожат губы. – Это возмутительно, понимаешь ты? Ты изводишь меня. Я сижу в этой проклятой комнате и ничего не знаю, что делается кругом. А ты рассказываешь мне всякий вздор. Зачем это? Ты смеёшься, что ли? Я не позволю так обращаться со мной! Скотина!
Последнее слово он почти крикнул.
Безайс осторожно присел на кончик стула.
– Я тут не виноват, старик. Это все доктор. Он сказал, что тебе нельзя волноваться, и я старался изо всех сил. Но теперь я вижу, что он умеет только пачкать йодом и ничего не понимает в нашем деле.
И он рассказал Матвееву, зачем он уходил по вечерам и что делал. Он почувствовал, что хватил слишком и что дальше молчать было нельзя. Матвеев немного утешился и слушал Безайса, не прерывая ни одним словом.
– Это все хорошо, – сказал он. – Погоди, я встану, и будем втыкать вместе. Ты не слушай докторов, это для баб.
Из всех лекарств я оставил бы только мятные лепёшки, –
говорят, они помогают против икоты. А больше я не верю ничему. Завтра я выйду на двор посмотреть, что там, в природе, делается без меня.
– Ты не выйдешь. Увидят тебя соседи, пойдут разговоры. Потерпи ещё немного.
Матвеев молчал несколько минут, потом смущённо улыбнулся.
– Она далеко живёт отсюда?
– Кто?
– Лиза.
– Нет, не очень. Несколько кварталов.
– Слушай, тебе опять придётся к ней пойти.
– Когда?
– Сейчас. Я думаю, с ней что-нибудь случилось. Сам знаешь, какое время. Вдруг её арестовали? Видишь ли, если она что-нибудь пообещает, то обязательно сделает.
Безайс, пожалуйста.
Безайс встал.
– Хорошо, – сказал он убитым тоном.
Худшего наказания для него нельзя было придумать.
Но идти надо было: если б он попал в такое положение, Матвеев сделал бы это для него. Он ушёл и пропадал два часа, а когда вернулся, то произошёл разговор, о котором потом он всегда вспоминал, как о тяжёлом несчастье. С
этого дня он дал себе страшное обещание никогда не ввязываться в чужие дела.
Он осторожно прошёл по тёмным комнатам, – в доме уже спали. Матвеев ждал его, сидя на кровати, и курил папиросу за папиросой.
– Ты был у неё? – спросил он нетерпеливо.
– Был, – ответил Безайс. – Все благополучно.
– Что она говорит?
– Говорит, что сейчас не может прийти. Придёт завтра.
– Почему?
– Должно быть, занята чем-нибудь. Я не знаю.
Матвеев был озадачен.
– А что она просила мне передать?
– Что завтра она придёт.
– И больше ничего? Только это?
– Да, как будто ничего.
– Вспомни-ка, Безайс, подумай хорошенько. Ты забыл, наверное.