Осень меняет лики словно маски,- калейдоскопом. От ветреной красавицы-кокетки до сорвавшейся в дождливую депрессию серой мыши. Нынешний сентябрь, тёплый и солнечный, прошит насквозь ало-золотым люрексом листопада. Ветер несёт особенный вкус, - грибов, опавшей листвы, костров, остывающей земли,- вкус осени, надевшей митру Королевы Сезона.
Двор - глухой колодец, старый дуб на выходе, как часовой, под дубом - мусорные баки, а что же ещё... Тоска.
Ветерок вихрился под дубом сухими листьями, что поделаешь, такая тут у нас, во дворе, турбулентность. В ненастье пакеты и прочий мусор до четвёртого этажа долетают, а то и выше. Аэродинамическая труба системы 'пыль повсюду'.
Тяжело возвращаться на улицу детства. Тяжело - после блеска новостроек, комфортного коммунального рая, охраняемого двора и прочих бонусов сытой жизни. Но возможность вернуться хоть куда-то - на полном безрыбье ого-го какая рыба! Сом жирный. Или, скажем, большущий осётр с чёрной икрой.
А раны мы залижем.
Не впервой.
Здесь, в родительской коммуналке, жила сестра. Старшая. Боялась я к ней поначалу обращаться, что там. Я же в счастливой своей прежней жизни не сказать, чтобы зазналась, но всё времени не было; вечная жертва успеха - время. Но сестра приняла и простила, Линка. Линка-Полинка, Линусик. Без условий, без позы 'я-же-тебе-говорила-что...'. И уж позитива у неё, тихого такого, мудрого, маминого добродушия, хватит на весь город, и ещё осталось бы. Мама наша очень светлый человечек... была. Лина её проводила, а я...
Но к истокам возвращаются не затем, чтобы выгорать от попрёков совести.
Мои племяшки - близнецы, одинаковые, как клоны. Их, по-моему, сама мать не различает толком. У них одно на двоих имя - Маташа. Маша плюс Наташа - равно Маташа. Такая вот арифметика. Я не возражаю ничуть. Маташа первая и Маташа вторая. А кто из вас первая, кто вторая - разбирайтесь-ка сами. А эти козы-дерёзы дразнятся в ответ: тётя Асяся. Оксаша, то есть, Оксана по паспорту. Хотя прекрасно уже выговаривают все буквы.
Чудные девчонки!
От Моховой улицы - через Летний сад - к Троицкому мосту.
Город стоит на воде. Когда-то здесь были болота да топи. Потом прокатилась очередная война. А за нею пришёл царь-(самодур)-строитель. Говорят, лучше бы ему было выбрать место в районе нынешнего Таллина. Оттуда, мол, удобнее контролировать Балтику и всё такое. Но царская блажь вылилась именно в формы северной Венеции. Благодарить или проклинать его за это каждый решает для себя сам.
Туман размыл величественную невскую панораму в неяркие сумерки. Мост уходил в никуда, в серое безвременье, и в нём терялся. Шум машин отдалился, остался где-то далеко жужжащим фоном. Упал под ноги случайный жёлтый лист...
У Троицкого моста со стороны Дворцовой набережной нет деревьев. Камень, вода и поток автотранспорта. Но вот он, весёлый жёлтенький листик, кажется, берёзовый, лежит на мокром асфальте. Может быть, его обронил ребёнок. Может быть...
Когда-то давно, вечность назад, стоял такой же туман, только я была не одна. Мы были вдвоём с Игорьком. Больше на мосту никого не было. Только мы вдвоём. На мосту. Дворцовая набережная и набережная Петровская растворились в тумане, остался только мост, проброшенный из прошлого к будущему. Охапки осенних листьев в горели в руках солнечным золотом...
Там-то, в тумане, к нам и привязалась эта сумасшедшая. Бросилась раскинула руки, стала кричать. Не то 'берегите', не то 'берегитесь'. Игорёк отодвинул меня себе за спину, замахнулся: 'пошла вон, дура!' Та отшатнулась и сгинула в тумане, лишь донёсся её последний крик: 'берегите любоууууувь'. Кто это был, что это было? О чём она пыталась предостеречь нас? Я не могла забыть, вспоминала и вспоминала, пока Игорь не прикрикнул. Но о чём она хотела предупредить? 'Берегите любовь?' Вот уж я берегла...
Игорёша, Игорёша... Навсегда в моей памяти - внимательные серые глаза, русая чёлка набок, тихая улыбка, тёмная круглая родинка на запястье. Наш безумный досвадебный год, и как мы дышали друг другом, не умея надышаться, и белые ночи, эти сумасшедшие летние ночи! Сами не сохранили, не уберегли. Если бы знать...
... если бы знать заранее, что найдёшь, что потеряешь и чем расплатишься...
Пальцы отпускают листок. Жёлтое пятнышко медленно кружится вниз, вниз, в свинцовую серость осенней Невы, ложится на воду, уходит под мост. Наглядный символ тщетности бытия.
Пора домой, вот что. Хватит на сегодня бродить.
Двор-колодец, один из многих дворов старого Питера. Туман выел небо, затянул крышу, полз по окнам мутными слезами. Грязно-жёлтые разбухшие двери упирались углом в покосившийся порожек. Их даже незачем подпирать кирпичом: всё равно не сдвинутся с места. Тёмное нутро подъезда дышало драными кошками, затхлой подвальной сыростью, подгнившими картофельными очистками. Входить - не хотелось. Хотя снаружи тоже благоухало не розами.
Со второго этажа доносились голоса, разговаривали двое. Видно, форточка была открыта, слышно было каждое слово. Вдруг вломилось в сознание, что говорят обо мне
Я замерла, осторожно поставила ботинок на ступеньку. Прислушалась...
- ... что делать,- говорила женщина.- И что нашло на неё, не представляю. Такая категоричность, непримиримость, безжалостность... Ну, куда мы с двумя малышами пойдём?