– Верно, сейчас покажу.
– Только не надо меня никому представлять. Я терпеть не могу пустопорожние светские разговоры. Я, знаете, считаю Англию спокойным, тихим захолустьем. А то по телевизору или по радио в новостях как услышишь, что творится в каком-нибудь Бангладеше – там, похоже, все население без конца орет. Мы-то, англичане, так себя не ведем?
– Конечно нет. А вы с Генри не желаете вина?
Валентин сделал вид, что не расслышал, и двинулся потихоньку вперед в своей коляске, громко заметив Фрэнку:
– Кстати, Фрэнсис, эта ваша новая итальянская дамочка, она ведь довольно надменная особа, разве нет?
Как раз в этом самое время довольно надменная итальянская особа разговаривала с Хетти Чжоу в Голубой гостиной.
– Меня здесь, в Хэмпден-Феррерс, приняли очень радушно, – сказала Хетти. – Очень мило с их стороны, вот и спасибо.
– Ну, я сама всего лишь гость, – отвечала Мария. – Но вы правы: здесь почти все очень симпатичные.
Хетти вдруг расплылась в обезоруживающей улыбке:
– А вы, говорят, влюбились в историка, Фрэнсиса Мартинсона. Это правда или так, одни слухи?
Марию несколько ошеломила такая прямота, и она ответила, что просто решила остановиться у него на несколько дней.
– Мой вопрос, наверно, слишком прямолинеен, – тут же сказала Хетти. – Пожалуйста, извините меня а знаете ли, сама вот совершенно неразумно влюбилась вот в этого жуткого Джереми…
И она стиснула локоть Джереми.
– Ой, поосторожней! – сказал Джереми. – Не забудь, меня весь день продержали в полицейском участке. Но я потом принимал душ.
Хетти поцеловала его в щеку, повернулась к Марии в напрямик спросила, влюблена ли та.
– Мисс Чжоу, только вам признаюсь, поскольку между нами, женщинами, не должно быть недомолвок… А вы, Джереми, отвернитесь и не слушайте. Да, я влюблена во Фрэнка. Уже давно, много лет. Но у меня, к сожалению, есть муж…
Хетти разве что плечиком не дернула. Широко улыбнулась:
– Но ведь он в Италии, а значит, вам никто не мешает. Так?
Мария не могла не расхохотаться. И тут в гостиную величаво вплыла сухопарая фигура. Шэрон Боксбаум. Грозно оглядываясь, она отказалась от предложенного ей бокала шампанского.
– Мамма миа! – воскликнула Мария. – Джереми, бегите скорее в сад, надо предупредить Стивена, что его жена пришла. Я поговорю с ней и задержу. Руперт, помогите мне нейтрализовать вашу мать.
И они с Рупертом направились к Шэрон.
– Мам, а ты… э-э-э, не дашь мне «Мальборо»? – попросил Руперт. – Что-то так курить захотелось…
Шэрон уставилась на сына.
– Где твой отец? – осведомилась она.
– Откуда я знаю. Он что, здесь? – деланно удивился Руперт, изо всех сил стараясь выглядеть полным идиотом.
Она не ответила. Открыла сумочку, вынула пачку сигарет. Предложила сыну, потом ткнула пачкой в сторону Марии:
– Курите?
– Спасибо, – сказала Мария. – С удовольствием. Очень признательна. Так, знаете ли, трудно бросить курить… – И Мария какими-то ужимками изобразила, насколько беспомощна. – Это ужасно, просто позор, я знаю, знаю, – говорила она.
Все трое закурили. Кончик сигареты у Шэрон резко вспыхнул, она бросила на Марию исполненный ненависти взгляд:
– Может, и позор, только эти ваши наркотики – куда больший позор! Я только что видела это интервью, и вы так спокойно признались – похвастались! – что принимали героин.
– Не героин, миссис Боксбаум. Я принимала опиум.
Шэрон тряхнула головой, словно желая избавиться от одолевавших ее видений.
– Ладно, пойду искать мужа. Извините. Желаю приятного вечера.
– Нет, это вы меня извините, миссис Боксбаум! У вас, как я понимаю, на участке какой-то совершенно умопомрачительный бассейн? Вы не будете возражать, если я как-нибудь зайду на него поглядеть?
– Как-нибудь в другой раз! – рявкнула Шэрон и выбежала из дома в сад.
Валентин, искусно маневрируя в кресле-каталке, тем временем забрался в глубины дома и попал в библиотеку Фрэнка. Генри бесцельно последовал за ним с бокалом в руке.
Полки на стенах кабинета были уставлены книгами по истории; кроме того, были представлены множество древних авторов и довольно солидная подборка современных. Валентин с одобрением отметил, что в библиотеке имеется раздел философии. И прозы, причем многие книги изданы довольно давно. Разглядывая книги полузабытых авторов – Эрика Линклейтера, P.C. Хатчинсона и прочих, он вскрикнул от неожиданности:
– Боже мой, смотрите, Генри! Подумать только: Розамунд Лейман![40]
Валентин вытащил с полки романы Лейман и обнаружил, что все это первые издания, по-прежнему в суперобложках. Роман «Погода на улицах» – с посвящением матери Фрэнка Лавинии Мартинсон; автор сделала на нем дарственную надпись.
40
Эрик Роберт Рассел Линклейтер (1899–1974) – шотландский писатель, популярный в 1930-х гг., автор более 20 романов, а также автобиография, рассказов, работ по военной истории и путевых заметок. P.C. Хатчинсон (1907–1975) – автор романов, эссе, пьес. Розамунд Лейман (1901–1900) – британская писательница, автор «психологической женской прозы».