– Наверное. В моем саду.
– Тогда и больше не увижу Рим.
Она вынула из сумочки несколько блестящих монеток, положила их не стол.
– Это евро, в Англии на них ничего не купишь, – усмехнулась она. – Но если время остановилось, какая мне разница?
Она перевернула монеты: почти все из Италии, одна из Германии и еще одна из Бельгии.
– Видишь, как далеко заехали монетки… Хорошо, если нахожу в кошельке хотя бы одну английскую.
А он подумал, какое она совершенство. Было ли когда-нибудь у него в жизни, чтобы женщина так его очаровывала? Скоро они лягут спать, в одну постель; какое неспешное удовольствие – предвкушать ее тепло, ароматы ее духов, ее объятия.
Она спросила его про детские годы. Фрэнк отвечал, что рос в особом положении. Родители его были люди состоятельные, жили в огромном хаотичном имении в Гемпшире. Отец, с которым они никогда не были близки, был управляющим крупной компании, выпускавшей печенье и кондитерские изделия: марка «Мартинсон», на которой зиждилось все их благосостояние, была семейным кулинарным рецептом: он достался им от прабабки, а та, в свою очередь, получила его, вне всякого сомнения, от своей бабушки. Мать Фрэнка, Лавиния, была человеком добрым и спускала ему многое, однако с детьми не была близка: ему казалось, это совершенно в духе той эпохи. Фрэнк учился в Ориел-колледже в Оксфордском университете, изучал философию, политику и экономику и закончил курс с отличием.
– Понимаешь, Мария, мои родители из торговой среды. Для них все определяют деньги. Но среди родственников у нас всегда были люди творческие, даже один настоящий поэт. Они на деньги вообще плевать хотели. И я это всегда уважал. Мой двоюродный дед, Трой Мартинсон в начале двадцатого века даже был известен, как хороший художник. Он терпеть не мог Англию, все это мещанство, поэтому уехал в Париж, жил на Монмартре. Был тот еще Казакова… А еще раньше, в девятнадцатом веке, был такой Хьюго Мартинсон. Поэт, сейчас его стихи не слишком читабельны. А в ту пору с ним и Байрон дружил, и Том Мур – тот, что написал «Лалла Рук».[41] Он увлекался Востоком – тогда, правда. Восток начинался в Белграде. Я восхищался этими родственниками. Вольные, независимые натуры. Как ты, моя красавица! Среди них и женщина была: сестра бабушки со стороны матери, Эйми Фиппс. Художница, жила в Шотландии, писала животных, пейзажи. Я тебе утром покажу ее картины, скот в горах на севере Шотландии… «Поутрудух в горах коровий…» И вот видишь, несмотря на таких замечательных творческих предков, во мне возродилось это ужасное семейное пристрастие к заработку на «печеньицах истории»…
Она плотней прижалась к нему.
– Ты слишком над собой иронизируешь. В Англии это прямо национальный порок.
– А я-то думал, у нас другой национальный порок.
В летние каникулы, самые длинные, когда Фрэнк еще был подростком, семья Мартинсонов всегда ездила в Италию: несколько недель лазили по горам, а остальное время нежились на пляжах Адриатики. Тогда Фрэнк и выучил итальянский.
Они держались за руки и улыбались друг другу.
– Интересно, какая ты была девчонкой?
– Мое первое воспоминание такое: я сижу на коленях у отца, а он мне поет.
– Мария, сядь ко мне на колени. Обещаю, что петь не буду.
Устроившись у него на коленях, обвив рукой его шею, Мария рассказала, что ее семья со временем потеряла свое положение. Говорила она, как всегда, отстранение. Дед со стороны отца во времена Муссолини был дипломатом. Она скорчила гримасу, произнося имя диктатора. Родители жили в небольшом, богато украшенном доме неподалеку от порта. У родственников был еще дом в Тоскане. Мать любила Марию, вечно с нею возилась, зацеловывала ее, играла с нею – но это в те дни, когда ей не нужно было уезжать, а она часто уезжала по делам – во всяком случае, притворялась, будто по делам. А свою драгоценную Марию поручала заботам пожилой четы, которая жила по соседству.
Мария замолчала, отпила вино из бокала и подумала, не рассказать ли Фрэнку про свой визит к профессору Леппарду… Да нет, зачем?
Она продолжила свой рассказ. У этой четы своих детей не было, так что к Марии они относились, как к собственной дочери. Мария только что не считала их бабушкой и дедушкой.
Она вынула сигареты, закурила. Фрэнк из сопереживания тоже закурил.
Но когда Мария подросла, глава этой семьи стал ее домогаться. Несколько лет она никому об этом не говорила. Всякий раз, когда мать уезжала, принуждая ее оставаться с этими людьми, ей было страшно, она жила в ужасе, в невероятном унижении. Началась анорексия; Мария без конца думала о самоубийстве. Она рассказывала все это Фрэнку вроде бы совершенно спокойно, лишь время от времени затягиваясь.
41
Томас Мур (1779–1852) – ирландский поэт. Самое крупное его произведение «Лалла Рук» – «восточный» роман с вставленными поэмами – стоит» одном ряду с «Ватеком» Бекфорда и восточными поэмами Байрона. «Лалла Рук» была переведена на фарси и стала популярна в Персии как «великая национальная эпопея».