Свен-Генри распорядился, чтобы тело Карин кремировали прямо на территории посольства: кремацию тоже пришлось делать ночью, «по-черному», как придется, и дым улетал за стену посольства, увенчанную колючей проволокой, во тьму холодной немецкой ночи. Пепел сложили в урну и запечатали. На той же неделе Свен-Генри положил урну на сиденье своего «ягуара» и отправился через Гамбург на шведский берег пролива, в деревушку, что смотрела на Данию. Там жила какая-то старая-престарая родственница – может быть, троюродная сестра. Она оказалась женщиной суеверной и не хотела держать урну в доме, но Свен-Генри все-таки урну оставил, спрятав за какими-то пальто в чулане: ему надо было срочно возвращаться в Берлин на важную встречу.
– Вскоре эта история завершится, к явному облегчению моей супруги, – заявил Йоран, хитро глядя на Ингрид. Та поморщилась, подняла бокал и выпила. – И вот, либо на той же неделе, либо на следующей, – продолжил Йоран, – Свен-Генри вновь приехал на «ягуаре» в деревню и забрал урну из чулана, чтобы передать ее семье Фох, в большом доме, только что не дворце, в их поместье к югу от Стокгольма. Он, конечно, сначала позвонил, сказал что приедет. Собрались все родственники, все в трауре, в том числе и девушка-подросток, которую также звали Карин, – она и стала впоследствии матерью моей дорогой Ингрид. Все очень формально, согласно траурной церемонии. Все были в доме, где закрыты все шторы, читали молитвы. По существу – еще одни похороны… Вот и все, – сказал Йоран. – Давайте-ка выпьем еще этого превосходного вина.
– А что случилось с той старой женщиной, у которой был туберкулез? – спросила Хетти. – Она вылечилась?
– Об этом история умалчивает, – отмахнулся Йоран. Затем повернулся к Джереми: – Я подумал, что вы, Джереми, могли бы превратить этот рассказ в прекрасный триллер, в котором злодеями были бы и нацисты, и советские.
– Что ж, многообещающе, – согласился Джереми. – Это правда или вы все выдумали?
– О, из тех времен есть еще множество подобных историй! Поселитесь в Стокгольме – выбирайте, какую захотите.
По пути домой, в Хэмпден-Феррерс, Джереми и Хетти обсуждали предложение Йорана. Джереми напомнил, что швед так и не сказал, правдива ли история про Карин или нет. Хетти спросила, зачем бы Йорану такое выдумывать, и Джереми не нашел, что ответить.
– Мне показалось, он не такой уж откровенный человек.
– Да, мне тоже, – согласилась Хетти. – Но ведь это ты автор триллеров, тебе и карты в руки, чтобы выводить злодеев на чистую воду.
– Может, это меня предчувствие зла не отпускало. Сейчас все прошло.
В деревне уже все замерло. Он остановил «тойоту» у своих дверей.
Посмотрел на Хетти и спросил, не повернулся ли невидимый ключик в ее замочке.
– Был такой момент, – сказала она, – когда он сказал, что тебе там никто не помешает, а ты лишь ответил: «Приятно это сознавать», – и совсем не улыбнулся. Вот в этот момент я ощутила, как замочек мой немного так подался.
И она с деланной застенчивостью посмотрела на него. Он сжал ее руку.
– По чистой случайности у меня есть ключ, который мы сможем вставить в этот замок.
И они поспешили в дом, обнимая друг друга за талии.
Дуэйн Ридли пригласил Кайл в «Медведя» – чего-нибудь выпить. Он привык стоять прямо у бара, однако теперь послушно отнес две порции светлого пива к столику, который Кайл себе облюбовала, и уселся рядом с нею.
За соседним столиком сидели Заданка и негр, с которым она жила. Заданка слегка повеселела – она потягивала белое вино. Перед тем, кого она называла У-У, стояла бутылка «Гиннеса». У-У вынул пачку сигарет. Они с Заданкой прикурили от его зажигалки, с явным удовольствием выдыхая дым. Дуэйн сообщил своей девушке:
– Бросил курить – такой кошмар. Я бы сейчас с удовольствием сам затянулся.
Услышав это, негр обернулся и протянул пачку:
– Возьми мои, старик.
Дуэйн с подозрением взглянул на него, потом на Кайл, потом опять на него.
– Блеск! Ну, может, одну… Спаси…