Началась реклама. Мэрион почудились чьи-то шаги на заднем дворе. Она встала, пошатываясь.
– Сидеть, Лорел! Кому говорю…
Но собака будто не слышала: она проводила Мэрион до задней двери.
Мэрион сняла засовы, нижний и верхний, и вгляделась в сгущающийся мрак. Вроде никого.
– Эй! Есть кто?
Ответа не было.
– Катись отсюда, чучело, кто бы ты ни был!
Воспользовавшись ситуацией, Лорел выпрыгнула наружу, промчалась по двору и перескочила низкий заборчик. Она инстинктивно направилась к холмам.
– Лорел! Лорел, вот гадкая собака! Что за черти в нее вселились… А ну вернись! Кому говорят! Ло-орел!!!
Но лабрадор лишь сказала себе на бегу:
– Какая еще «Лорел»? Что, старой карге неизвестно разве мое имя: «Гроззкел шнарр Снаммаварур Снаммс»?
Собака промчалась по тропе вдоль участков застройки, прошлепала через небольшой ручей, впадавший в приток Изиды, и начала долгий, извилистый подъем на Моулси.
– Наконец-то: свобода!
Добравшись до зеленой вершины, Гроззкел совсем задохнулась. «Кормят этой гадостью для собак – и вот результат», – сказала она себе. Передохнула, повалявшись в высокой траве, поглядела, как спускается тьма на мир и месяц восстает над ним – лукаво, исподтишка.
Гроззкел села, устремила морду к месяцу и завыла. Она точно знала, какой тон взять, чтобы у ее блох засвербило в челюстях и затряслись поджилки. Она более не нуждалась в таком хобби. Блохи же, не в силах вынести подобный диссонанс, пачками эмигрировали из прежнего дома, пытаясь выжить на растениях или нападая на пробегавшего ежа… Многие умерли с голода – вечная и повсеместная судьба иммигрантов.
Избавившись от пассажиров, Гроззкел шнарр Снаммавар ур Снаммс сменила тон. Ее грудной глубинный, призыв не раз отозвался эхом меж каменных груд на склоне.
Скоро, совсем скоро она услышала ответный крик, будто ветер крепчал. Все громче, ближе, свирепее. Осока гнулась под его напором.
Гроззкел рванулась ему навстречу.
Из мрака аспидного оно вырвалось наружу – цвет, чудо, легенда, свора диких псов, призрачный гон, охотничья травля. Вот псы окружили новенькую, скаля зубы, покусывая ее, рыча. Она кусалась в ответ, и вожак своры взвизгнул от боли.
Она омочила землю. Они обнюхали мокрое, они приняли ее.
И вновь сорвались с места, вечно в погоне, вечно преследуя жертв своих. Когда-то, много поколений назад, они вкусили плоть человечью. Они жаждали ее снова – и не только ее. Им попалась лиса, и они тут же разорвали ее на клочки, прямо на бегу – все бежали, бежали, бежали, и глаза их горели, и сверкали зубы. И Гроззкел шнарр Снаммавар ур Снаммс была среди них.
До Мэрион Барнс, которая в недоумении стояла посреди заднего дворика, издали донесся неясный, еле слышный гомон гончих. Вскоре он стих, как стихает вздох во сне.
Роняя горючие, соленые слезы печали и ярости, Мэрион вернулась в дом, с силой хлопнув дверью, не забыв закрыть ее на оба засова.
Она вернулась к «Отношениям, каких даром не нужно» и к утешению, что давала ей бутыль «Борегара».
Комиссия по празднованию юбилея церкви Святого Климента собралась в Особняке. На часах начало шестого.
Стивен Боксбаум приветствовал членов комиссии с довольно высокомерным дружелюбием, которое было для него так характерно. На нем был коричневый костюм с белой рубашкой и кричащий галстук с изображениями старинных детских книг – будто он пытался заявить всем, дескать, он понимает, что такое забава и не против забав в малых дозах. Он убедил Шэрон остаться дома и приветствовать гостей; те заполнили довольно большую комнату, отделанную старинными деревянными панелями и окнами выходившую в сад, где взору представал куст вьющихся роз «Рэмблинг Ректор» – он обвил целую беседку.
Хетти Чжоу и Джереми Сампшен явились вместе н устроились рядышком во главе стола. Джереми все пытался тайком взять ее за руку; она вовсе не желает, сказала Хетти, чтобы он всем хвастал своим завоеванием.
Пришел Генри Уиверспун, опираясь на палку, за ним явился стряпчий Родни Уильямс, величаво ступая, держа руки за спиной. Шэрон несколько побаивалась острословия Генри, который, считала она, был на стороне ее мужа Поэтому все свое внимание она обратила на Родни подробнейшим образом расспрашивая его о новорожденном сыне – как его здоровье и сколько весит.
– Спасибо, спасибо, Шэрон, у него все в порядке.
– А как Джудит?
– Спасибо, она тоже в порядке.
– И никаких признаков послеродовой депрессии?
– Пока ничего такого нет, слава богу!
– Ну, я очень рада.
Тут Шэрон сообразила, что невежливо игнорировать Генри. Опасаясь гнева Стивена, она затрусила за стариком, который медленно шествовал в заднюю комнату.