Разбойные действия братьев Василия, Петра и Елисея Рощиных и послужили, как мы полагаем, исторической основой для создания впоследствии народных преданий о разбойнике Рощине, широко распространившихся уже в начале XIX в.
Популярный писатель М. Н. Загоскин (1789—1852), опубликовавший в 1836 г. в журнале «Библиотека для чтения» повесть «Кузьма Рощин», в первой ее части «Разбойник» рассказал о том, как «лет восемьдесят тому назад в верстах восьми» от Касимова, в с. Зыково, шайка знаменитого в то время разбойника Кузьмы Рощина разграбила имение некоего помещика Ильменева, причем Рощину оказывал помощь бедный помещик Зарубкин, получивший от Рощина за услуги шестьдесят рублей [Загоскин 1987, 619]. После боя с отрядом драгун «вся шайка Рощина была истреблена, но он сам пропал без вести», и долго «крестьяне пугали еще Кузьмою Рощиным детей своих и рассказывали им, как он выжег их село, как разграбил барский дом» [Загоскин 1987, 667—668], как разгромили всю его шайку, «кроме самого Рощина, который обернулся серым волком и, как слышно, убежал в Брынские леса, где и теперь рыскает по ночам и воет так, что кругом его верст за десять по всему сырому бору стон идет, земля дрожит и птица со страстей гнезда не вьет» [Там же]. Не вызывает сомнения, что М. Н. Загоскин при написании повести использовал народные рассказы о действиях отряда атамана Петра Рощина в Касимовском у. в 1770‑х гг., тем более что писатель был родом из с. Рамзай Пензенской губ. в верховьях р. Мокши, притока Оки, где находилось родовое имение его отца.
Во второй части повести, «Суд Божий», М. Н. Загоскин описывает события Чумного бунта в Москве (1771 г.). По подозрению в участии в бунте был арестован Кузьма Рощин, который, оставив к тому времени разбойное ремесло, жил в Москве под видом богатого купца. Приговоренный по жребию в числе каждого десятого к смерти, он был опознан как именитый купец. Потеряв во время чумы свою семью, Рощин понял, что его настигла Божья кара за совершенные злодеяния, и сознался в том, что он разбойник. Согласно народным рассказам, известным М. Н. Загоскину, атаман Рощин «пропал без вести», поэтому автор придумал свой финал жизни атамана Рощина. Имя Кузьма М. Н. Загоскин дал своему герою либо потому, что не знал настоящего имени Рощина, либо по каким-то иным соображениям.
Новый литературный персонаж, атаман Кузьма Рощин, был с восторгом принят читающей публикой. По мотивам повести на сценах московских театров в 1836—1847 гг. шла пьеса драматурга К. А. Бахтурина (1809—1841) «Козьма Рощин, рязанский разбойник», а в 1897 г. была написана пьеса Н. В. Чиркина «Смерть или позор» [ГТБ, №42825]. Неоднократно переизданная еще при жизни автора повесть «Кузьма Рощин» обрела вторую жизнь в начале XX в., когда произведения М. Н. Загоскина стали вновь популярными.
С 1870‑х гг. получили широкое распространение разнообразные лубочные повести о похождениях разбойника Кузьмы Рощина (в настоящее время нам известно около 15 различных лубочных изданий). Они разнообразны по содержанию, однако совершенно не повторяют мотивов фольклорных рассказов о братьях Рощиных, являясь результатом художественного вымысла писателей-лубочников. Исключение составляют лишь лубочные переделки повести М. Н. Загоскина, такие, как «Атаман Кузьма Рощин, или Перст Божий» (изд. А. Д. Сазонова. М., 1900; 1903) или «Атаман Кузьма Рощин, или Суд Божий» (изд. И. Д. Сытина. М., 1900; 1917), сохранившие некоторые детали касимовских событий 1770‑х гг. Незамысловатые по сюжету рассказы о зверствах Рощина, созданные, видимо, на потребу читающей публики, сменяются экскурсами в давние времена, вплоть до эпохи Ивана Грозного («Козьма Рощин, рязанский разбойник. Повесть из 17‑го века». Изд. Н. А. Ерофеева. М., 1876; 1890), а место действия из Среднего Поволжья переносится или в некую северную, или в Астраханскую губ., и даже на Кавказ («Атаман Кузьма Рощин, или история одного перстня. Повесть времен Кавказской войны». К. К. Голохвастов. Изд. Холмушина. СПб., 1900).
Следует заметить, что тема разбойничества в лубочной литературе еще не была предметом специального рассмотрения исследователей, притом что значение лубка и лубочной книги как культурного феномена уже достаточно изучено[1]. Исследование же содержания повестей о Кузьме Рощине позволяет отметить одну характерную особенность: несмотря на обилие сцен жестокости (особенно в ранних изданиях) повести всегда имеют одинаковый финал — смерть или арест разбойника, получавшего возмездие за свои злодеяния. В некоторых повестях Кузьма Рощин сам раскаивался в своих преступлениях и прекращал разбой (в первую очередь в переделках повести Загоскина, а также в стихотворной повести «Атаман Кузьма Рощин, волжский разбойник. Воспоминания слышанные. Иван Суслов». Изд. В. Г. Шагаева. СПб., 1879; 1884). Некоторые издания повести М. Н. Загоскина были осуществлены в С.‑Петербурге Училищным советом при Святейшем Синоде. Кроме того, в начале XX в. наметилась явная тенденция лубочных издателей к героизации образа Кузьмы Рощина, когда в одном случае он оказался героем Кавказской войны («История одного перстня…»), а в другом («Атаман Кузьма Рощин, повесть Волгина». Изд. Е. Н. Коноваловой. М., 1901; 1914) превратился в героя Смутного времени, в рядах нижегородского ополчения защищавшего от поляков Троице-Сергиеву лавру и освобождавшего Москву. Всё это говорит о том, что лубочная литература, имевшая, при всей ее простоте, огромное влияние на народное сознание, была идеологически направляема властью через издателей и цензуру.