Лубочная литература о Кузьме Рощине оказала влияние на фольклор. Один из первых собирателей нижегородского фольклора писатель П. И. Мельников-Печерский (1818—1883) в романе «На горах» (1875—1881) упоминает уже знаменитого разбойника Кузьму Рощина, грабившего во второй половине XVIII в. и зарывшего много кладов в муромских лесах [Мельников 1878, 10].
В 1895 г. во «Владимирских губернских ведомостях» были опубликованы рассказы о разбойнике Василии Рощине, записанные в д. Старая Верея владимирским краеведом Н. Г. Добрынкиным [Добрынкин 1895, 33—38]. В них, наряду с упоминанием о реальных событиях и фольклорными мотивами колдовства Рощина, известными нам по записям А. Н. Полисадова, присутствуют также и следы лубочного влияния. Сообщается, например, что Василий Рощин, будучи арестован, принимал участие в составе арестантской команды в уборке трупов на улицах Москвы во время чумы (это вполне может являться отголоском загоскинской версии).
В архиве РЭМ нами были обнаружены рассказы о безуспешных поисках рощинских кладов, которые записал в 1899 г. священник с. Домнино Меленковского у. Владимирской губ. П. И. Каманин для этнографического бюро В. Н. Тенишева [АРЭМ, ф. 7, оп. I, №31, л. 69—71]. Жители этого села рассказали, что «дух, охраняющий клады, называется кладохраном или „сторожем разбойника Рощина“. ⟨…⟩ К каждому кладу Рощин приставил сторожа из своих подчиненных и заклял их. Каждому сторожу Рощин отрубил голову. Головы сторожей он положил на крышки сундуков с золотом. ⟨…⟩ Чтобы добыть клад, крестьяне в ночь на Иванов день (24 июня) ходят добывать цвет орешника» [АРЭМ, ф. 7, оп. I, №31, л. 69—71]. О самом Рощине П. И. Каманин сообщил, что тот был «замечательный колдун и чародей. О нем рассказывают, что его пуля не брала и сабля не рубила» [АРЭМ, ф. 7, оп. I, №31, л. 69—71]. Имени Рощина П. И. Каманин не указал, называя его «окским атаманам». Таким образом, в конце XIX в. магическая составляющая народных преданий о разбойнике Рощине продолжала усиливаться и дополняться рассказами о духах, охраняющих клады Рощина.
В Нижегородской обл. первые записи преданий о разбойнике Рощине, как уже отмечалось выше, были сделаны в 1937 г. Н. Д. Комовской. В их числе повторялись многие мотивы, известные по записям XIX в., а также появились некоторые новые, в том числе и о предательстве Рощина женщиной, о том, что Рощин был крепостным у Баташова, не выдержавшим издевательств барина, и о том, что Рощин грабил только богатых, а бедным помогал. Следует отметить, что в издании Н. Д. Комовской Рощин представлен исключительно как «благородный» разбойник, защитник бедных, социальный мститель. Он практически ни разу не называется ни разбойником, ни атаманом. Излишняя ориентированность Н. Д. Комовской на предания о Степане Разине, отмеченная в ее комментариях, привела к некоторым искажениям образа, что выразилось в подборке публикуемых текстов [Турусов 2004, 79—80]. Рассказы, не соответствующие разинскому типу, остались за пределами публикации, хотя и отмечены в комментариях. И напротив, присутствуют такие, которые аналогичны разинским, например о плавании Рощина по воде на платке или кафтане, о перетягивании им веревки через реку для остановки судов, но нигде, кроме издания Н. Д. Комовской, более не встречаются. Составитель приводит даже рассказ о том, как Разин, прослышав, что Рощина убивают, полетел к нему на выручку, но не успел, заплакал и пошел прочь [Комовская 1951, 63]. Подобные аргументы позволяют высказать предположение об искажении фольклорного репертуара. Вместе с тем в записях Н. Д. Комовской отмечена одна характерная особенность рощинских преданий: два имени Рощина — Василий и Кузьма («Кузьму Рощина по-настоящему Василием звали» [Комовская 1951, 55]), демонстрирующая пересечение двух традиций — фольклорной и лубочной.