– Ну если подраться не судьба, так давай хоть напьёмся. Сегодня можно и даже нужно. Выпить то со мной я надеюсь ты не откажешься? – спросил он.
По его прищуренному взгляду я понял, что мой лимит по отказам уже выбран до чиста и обречённо согласился. Мужик вытащил из внутреннего кармана пиджака маленькую красивую фляжку и потряс её поднеся к уху. Фляжка оказалась пустой.
– Ладно – улыбнулся мужик, подмигнув мне засовывая флягу обратно, – не боись братуха, я угощаю, идём в кабак, – с этими словами он снова подмигнув мне сунул руку в карман брюк и высунул смятую тысячную купюру, – десантура сегодня гуляет.
Мы вместе направились в местный кабак. По дороге мы познакомились и разговорились. Я вкратце рассказал ему свою историю, он поделился, в прочем, тоже вкратце, своей. Мужика звали Василием, он недавно вернулся из длительной командировки. Теперь он банально пропивал оставшиеся после поездки деньги.
Заведение, куда мы пришли с Василием, носило странное название “Борей” и размещался в подвале огромного старого дома. Несмотря на всю невзрачность обстановки, дела в этом злачном вертепе, судя по царящей вокруг деловитой суете, шли неплохо. Возможно финансовый кризис сюда заглянуть побрезговал, или на кухне трудились за тарелку супа гастарбайтеры, у которых дальновидные хозяева заведения предварительно изъяли паспорта, и которым о кризисе знать было просто на просто не зачем. Так или иначе бушующий на поверхности сокрушительный ураган кризиса оказался бессильным перед тщедушным “Бореем”, царящим в одном из московских подвалов. Несколько граждан восточной национальности на языке своего народа о чём-то усиленно говорили, при этом энергично размахивая руками. Судя по интонациям и голосам, переходящим временами на визжащий фальцет, можно было сделать вывод, что они чем-то несказанно встревожены и даже напуганы. Но внезапно раздавался разряжающий обстановку взрыв громкого смеха. Миловидная официантка в белом передничке, метавшаяся с подносом от столика к столику, имела такой озабоченный вид, что глядя на неё можно было подумать, что одна лишь её воля не позволяет этому заведению рассыпаться, разориться и исчезнуть навсегда. В другом конце зала имелось небольшое пространство, выделенное для танцев, границы которого проходили по всей видимости только в пьяном сознании нескольких подвыпивших подростков и извивающихся как кобры под флейту факира девиц. А поскольку сознание вышеупомянутых субъектов было уже растревожено алкогольными парами, то время от времени кто-нибудь из этой компании пускался в пляс между столами. В прочем танцами те телодвижения, которые производила компания назвать можно было только пребывая в той же степени опьянения что и выше упомянутые молодые люди.
Как бы тебе читатель объяснить, чтобы ты понял, что я имею в виду. Представь себе суфийские кружения. Представил? А теперь соедини их с иудейскими покачиваниями. Получилось? Прекрасно. Ну и на последок наложи на всё это рёв мотора сбитого «Мессершитта». Ну вот теперь ты можешь себе представить ту картину, которая предстала передо мной.
За невысокой стойкой не много в стороне от импровизированного танцпола стояли на полу две огромные с потёртыми боками колонки. За колонками стоял стол с аппаратурой. За столом устало подёргивалось пытаясь попасть в такт этой безумной какофонии мохнатое существо в больших очках выполнявшее в этом сумрачном заведении роль ди-джея.
Зал этого странного мрачного вертепа больше всего походил на пещеру, в которой сталактитами служили грязные люстры, а сталагмитами столы стулья и сами посетители.
Мы расположились за одним из столиков на котором было написано чьей-то бессовестной рукой слово «ХУЙ». При первом же взгляде на эту надпись начертанную каким-то странным, похожим на готический, шрифтом и обрамлённую довольно красивой виньеткой становилось понятно, что рукой, начертавшей это слово, водило тоже остервенение, которое заставляет привязывать к хвостам перепуганных на смерть кошек пустые и весёлые склянки, или отрывать лапки несчастным кузнечикам.