Цезарю удалось избежать гибели: сторонники республики хотели забить его камнями, когда он покидал заседание сената; младенцу Октавию было шесть недель от роду. Вот такое своеобразное предостережение об убийстве, что совершится в мартовские иды восемнадцать лет спустя. А тогда, в 63 году, Цезарь произнес речь в защиту одного из заговорщиков. Цезаря подозревали в связях с мятежниками, поскольку ранее он поддерживал Катилину — как кандидата в консулы против олигархии оптиматов. Вооруженные люди (из сословия всадников), нанятые для личной охраны консула Цицерона, уже вынули мечи против безоружного Цезаря, и спасло его только своевременное вмешательство самого консула.
Цезарь побывал на волосок от гибели — это его так напугало, что он не показывался в сенате до тех пор, пока не утвердился в должности претора (вторая по старшинству должность в Риме), на которую его избрали за несколько месяцев до слушания дела о заговоре Катилины. Вероятно, во время недолгого затишья в своей политической деятельности — если не раньше — Цезарь нашел время навестить маленького внучатого племянника. Ребенок родился в богатом квартале на Палатине, в двух шагах от Форума, где собирался сенат и где Цезарь, как Pontifex Maximus (верховный жрец), имел официальную резиденцию. У Цезаря не было законного сына; в обществе, где родословные считались в первую очередь по мужской линии, появление близкого родственника мужского пола могло иметь важные политические последствия.
На этой ступени карьеры Цезарь вполне мог надеяться обзавестись родным законным сыном. Ему было только тридцать семь, и в римском обществе он славился любовными подвигами. Октавиан стоял куда ниже на социальной лестнице, чем Цезарь — патриций голубых кровей из дома Юлиев. Мальчик был первым и, как оказалось, единственным сыном сенатора Гая Октавия, выходца из неприметного семейства.
Гая Октавия Старшего вскоре избрали претором, но в то время он почти не имел шансов стать одним из двух консулов, которые избирались каждый год и правили Римом только двенадцать месяцев. Достижение этой почти монархической власти навсегда причисляло семейство ее обладателя к людям благородным.
Род Октавиев относился к числу плебейских, и даже те его ветви, что жили в Риме уже несколько веков, ничем не выделялись. Семья Гая Октавия Старшего представляла собой мелкую знать в городке Велитры на землях племени вольсков в двадцати пяти милях к юго-востоку от Рима.
Дед Октавиана по отцу был богатым ростовщиком; он перешел во всадническое сословие и благодаря хорошему материальному положению обеспечил сыну возможность выдвинуться на невысокую должность квестора. По римским законам люди небогатые не имели права выдвигать свои кандидатуры; это делалось для того, чтобы никто, кроме богатых аристократов, не мог подняться до консульского места. Пост квестора — первая важнейшая ступень в избирательной лестнице, поскольку он автоматически обеспечивал пожизненное членство в сенате. Искавший себе вторую супругу, молодой честолюбивый сенатор нашел в родных Велитрах женщину, которая могла подтолкнуть его к самой вершине.
Он предложил руку Атии, дочери местного богатого и знатного человека Марка Атия Бальба и его супруги Юлии, сестры Юлия Цезаря. То, что предложение Октавия приняли, кажется удивительным: с человеком подобного происхождения некоторые знатные люди не сели бы за один стол. Если верить Марку Антонию, один из дедов жениха был вольноотпущенником и занимался изготовлением веревок. Он жил неподалеку от городка Фурии на «каблуке» Италии. Правда, Антоний высказался о происхождении Октавиана, когда они уже враждовали.
Подобного рода обвинения — в данном случае почти наверняка ложные — в римском политическом мире делались нередко. Однако интересно, что Октавиан в воспоминаниях говорит об этом как-то туманно, не дает подробного опровержения, а просто упоминает о своем происхождении из «старинного и состоятельного всаднического рода».
Современная наука не может установить связи его семьи с римской ветвью Октавианов. Это само по себе ничего не доказывает, но если бы он состоял в родстве с какими-либо членами рода, занимавшими ранее должности магистратов, он бы об этом упомянул. Статус римского политика сильно зависел от того, есть ли среди его предков магистраты. Антоний был, несомненно, прав, утверждая, что у Октавиана в роду таковых не имелось, за исключением его недавно разбогатевшего отца, но все его инсинуации имели целью породить сомнения в происхождении имени Октавиана. По римским обычаям рабу, получившему свободу, следовало — чтобы стать римским гражданином и получить статус вольноотпущенника — принять имя бывшего хозяина. Таким образом Антоний пытался доказать, что дед Октавиана по отцу был некогда рабом человека по имени Октавий, а не законным сыном свободного гражданина.