Что касается Канидия, то он неоднократно пытался заставить легионы выполнить приказ главнокомандующего и вернуться на восток, а когда они взбунтовались, еле унес ноги.
Солдаты не желали больше и слышать об Антонии. Рискнуть целым войском, начав безнадежную осаду Мутины, — такое еще можно счесть невезением. Рискнуть повторно, в Брундизии, — уже беспечность. Третье и четвертое поражения у Фраат и при Акции — свидетельство полного неумения воевать, не говоря уже о том, что командующий бросил солдат, спасая собственную шкуру.
Девятнадцать легионов продержались еще несколько дней после сражения, но для того лишь, чтобы выговорить себе более выгодные условия капитуляции. Война кончилась. Гонцы Октавиана быстро разнесли эту весть по всей стране, и когда Антоний прибыл в Киренаику, на североафриканском побережье, собираясь принять командование над четырьмя тамошними своими легионами, его бывший полководец Пинарий Скарп не дал ему высадиться на берег. Сирийские легионы, еще один резерв Антония, также перешли на сторону Октавиана.
В самой Италии весть о победе означала, согласно Горацию, «пору для пышных яств»; в победной оде, поносящей Клеопатру, он пишет:
«Всего лишь один корабль ушел», — прибавляет далее Гораций, говоря о вражеском флоте; бесстыдная ложь придворного поэта, обласканного властью, желание создать впечатление, что неразбериха при Акции на самом деле была титанической битвой отважного Октавиана против злобных сил, представленных «чудовищем востока» — Клеопатрой.
Окончательно уверившись в полной победе, Октавиан не стал сразу преследовать противника. С этим можно было подождать до поры, когда у него, полновластного хозяина Рима, найдется время. Сейчас куда важнее было отправить в отставку десятки тысяч лишних солдат, которые, пока носили оружие, представляли опасность и для себя, и для других. Следовало также накормить голодающее население Греции, перенесшее блокаду и потерю урожая. Запустив соответствующие административные машины, Октавиан поехал не в Италию, а отправился далее на восток, в Афины, и посетил город Элевсин, где был посвящен в Элевсинские мистерии.
Не следует считать, что Октавиан совершил поездку ради удовлетворения праздного любопытства. Как человек, считающий себя в родстве с Аполлоном, он мог искренне искать посвящения в некие божественные тайны. Вряд ли можно назвать простым совпадением, что древний храм, посвященный Аполлону, был самым большим на Акции и что сразу после битвы, как только смог, Октавиан отправился в Элевсин, где, по легенде, хранились сочинения легендарного сына Аполлона — Орфея. Посвящаемые погружались в религиозный экстаз, благодаря которому надеялись познать тайны жизни, смерти и загробной жизни. Испытал ли Октавиан такие переживания или полагал, что испытал, нам неизвестно.
Октавиан не собирался возвращаться в Италию, пока не решит вопросы послевоенного управления на востоке, но мятеж в войсках вынудил его покинуть Самос. Эта поездка в середине зимы едва не стоила ему жизни. Прежде чем он кое-как добрался до Брундизия, корабль два раза попадал в бурю, столь сильную, что ветром сорвало с палубы все снасти и сломался руль. В Италии Октавиан успокоил солдат: пообещал им деньги и земельные участки, которые предполагал оплатить за счет аннексированных египетских земель.
Антоний тем временем поселился, словно отшельник, в уединенной хижине на александрийском берегу. Правда, надолго его не хватило, и он перебрался во дворец и принялся кутить с Клеопатрой, оставив надежду на возвращение к власти.
Между тем в Риме возник заговор против Октавиана, с которым ему даже не пришлось бороться самому; умысел убийц почти сразу раскрыл Меценат. Возглавлял заговор Марк Лепид, сын бывшего триумвира, молодой человек, по определению Веллея Патеркула, выдающейся внешности, но не ума. Марк был женат на той самой Сервилии, с которой в 43 году до нашей эры заключил помолвку Октавиан, а после расторг, вынужденный жениться на Клодии, падчерице Антония. Когда Марка казнили, Сервилия, по обычаю своей семьи, покончила с собой.
Проведя в Италии не больше месяца, Октавиан снова отплыл на восток и там отстранил от власти нескольких назначенных Антонием местных царьков, однако не тронул никого из крупных монархов. Их царства он взял на заметку, как будущие части Римской державы, однако теперь у победителя нашлись более важные заботы, чем заниматься слиянием субъектов империи. Рано или поздно Рим их поглотит.
Ироду позволили сохранить свои территории в обмен на признание зависимости и немалые выплаты на военные расходы. Антоний и Клеопатра вместе направили к Октавиану послов, но с разными просьбами. Царица хотела отказаться от престола в пользу своих детей, Антоний просил позволения жить в Афинах или Александрии как частное лицо, а по другим источникам — предлагал убить себя, если взамен пощадят Клеопатру. Октавиан написал царице обнадеживающее письмо, однако до ответа поверженному противнику не снизошел.
К лету 30 года до нашей эры Октавиан прошел от Сирии до египетской границы, в то время как Корнелий Галл, командовавший легионами в Африке и Киренаике, вошел в Египет с запада, взяв тем самым страну в гигантские клещи. Антоний, желая избежать столкновения войск, послал Октавиану вызов на поединок; Октавиан ответил, что Антоний может умереть и другим способом.
31 июля войска Октавиана приблизились к окраинам Александрии, но их раскидала конница Антония. И на этом Антоний иссяк. На следующий день все его войска сдались и флот — тоже. Он вернулся в город, и ему сообщили, что Клеопатра покончила с собой. Антоний, не откладывая, пронзил себе живот мечом.
Как всем известно, Клеопатра, распустив слух о своей смерти, спряталась в усыпальнице у храма Исиды. Царица взяла с собой самые дорогие сокровища: золото, серебро, слоновую кость, жемчуга, изумруды и другие камни — и сложила на поленницу дров и пакли, чтобы в любой момент можно было поджечь или же использовать в качестве козыря. Антония, который не мог двигаться, царица и ее служанки Ирада и Хармиона подняли в усыпальницу через окно на веревках, доставив ему немало мучений.
Клеопатра разорвала на себе одежды и раздирала ногтями грудь. Антоний попросил вина, выпил немного и умер у царицы на руках.
Октавиану принесли меч, которым закололся Антоний и на котором еще была его кровь. Победитель, как говорят, смотрел на него со слезами. Тем временем двое его офицеров пытались поговорить с Клеопатрой через решетку на дверях усыпальницы. Один из них, Прокулей, забрался внутрь через окно, пока его товарищ отвлекал царицу. Прокулей успел отобрать у царицы кинжал, которым она хотела заколоться. Клеопатру перенесли во дворец и содержали в ее покоях под стражей. Октавиан пришел с ней поговорить. Плутарх пишет, что царица отказалась от обычной роскоши и встретила победителя на простом ложе, в одной тунике.
Сцена представляла встречу Запада и Востока. Клеопатра с безумным видом бросилась к его ногам, а Октавиан, наверное, равнодушно смотрел на нее. Дрожащим голосом царица пыталась объяснить: она ни в чем не виновата — ее заставлял Антоний. Волосы у нее растрепались, глаза потускнели, на груди еще не зажили царапины от ногтей, но, утверждает Плутарх, она не утратила очарования и уверенности в себе, что и отражалось в ее подвижных чертах. Октавиан усадил ее и рассудительно, один за другим, опроверг все ее аргументы.
Клеопатра сменила тактику и стала вымаливать помилование себе и детям. Она отдала Октавиану перечень самых ценных своих сокровищ, но управляющий царицы, Селевк, тут же уличил ее в том, что она утаила кое-какие вещи. Октавиан с изумлением наблюдал, как повелительница вцепилась Селевку в волосы и била по лицу. Остановилась она, только когда вмешался Октавиан, и опять стала оправдываться — она, дескать, оставила у себя несколько вещиц, которые хотела поднести Ливии и Октавии, когда будет просить у них заступничества.