Из пятерых в фаворе оставалась одна Агриппина, супруга Германика; она только что подарила Октавиану двух правнуков, вознаградив его за младенца, которым он с такой легкостью пожертвовал.
Никто всерьез не верил, что все это время Ливия оставалась сторонним наблюдателем, но доказательств ее пагубного вмешательства не было.
Еще одной жертвой гнева Октавиана в том же году, когда сослали младшую Юлию, стал поэт Публий Овидий Назон, который, как полагают, оказался слегка замешан в той же истории. Октавиан изгнал его в захолустный городишко Томы (современная Костанца) на Черном море, где поэт и провел оставшиеся девять лет жизни, тщетно выпрашивая дозволения вернуться в Рим и сочиняя стихи — уже не столь легкие и игривые, как те, что его прославили. В элегиях под названием «Tristia» («Скорби») он признает, что причина ссылки — его стихи и недоразумение (carmen et error). Стихи, о которых он говорит, — это поэма «Ars Amatoria» («Искусство любви»); Октавиан осудил ее как развращающую нравственность римлян. По современным стандартам на порнографию поэма не тянет, но в ней даются довольно циничные советы женщинам о том, как угодить мужчине, и мужчинам — как соблазнить женщину.
Здесь имеется противоречие: до того как поэт впал в немилость, «Искусство любви» ходило по Риму уже семь или восемь лет, и Октавиан знал о поэме задолго до того, как его внучка решила применить советы на практике. Вергилия и Горация давно не было в живых, и Овидий заслуженно считался лучшим поэтом своего поколения. Отрывки из «Искусства любви», обнаруженные на стенах Помпей, говорят о большой популярности поэмы. Что же касается «недоразумения», то никому не известно, что это значит. О недоразумении говорит только сам Овидий, все серьезные исторические источники о его изгнании умалчивают.
Согласно другой теории, глубокомысленной, но вряд ли верной, Октавиан наказал Овидия за его «Метаморфозы», написанные перед самым изгнанием. В поэме говорится о магических превращениях людей в животных, растения, звезды и великое множество других вещей. Американский историк С. Г. Ньюджент полагает, что Овидий, прикрываясь мифом, на самом деле описывает мир, в котором отдельный человек беззащитен перед своеволием и безграничной властью богов-олимпийцев, причем поэт намеренно подчеркивает сходство последних с обитателями Палатина. Вряд ли Октавиан мог узреть подобный подтекст, но эта гипотеза наводит нас на мысли о проблеме тирании. Чтобы сломать поэту жизнь, не понадобилось никаких юридических процессов — хватило неудовольствия одного человека, выраженного непререкаемым fiat. Здесь мы видим другие стороны «отеческой заботы» Октавиана — узость взглядов и вседозволенность.
Запрещая книги Овидия, принцепс тем самым, возможно, способствовал их сохранению. Ни один римский поэт не оказал такого влияния, как Овидий, на литературу средневековой Европы и искусство эпохи Возрождения.
С того времени как Октавиан вернул пасынку благосклонность, то есть с 4 года нашей эры, и до тех пор, когда Тиберий стал следующим принцепсом, прошло десять лет. За это время приемный отец заставил его послужить на совесть. При первом же случае Октавиан снова послал Тиберия сражаться в Германию, потом — на четыре тяжких года — подавлять мятеж паннонцев и далматов.
Положение на границах оказалось настолько серьезное, что в Риме перепугались и стали отпускать на свободу рабов, чтобы можно было призвать их в армию — защищать Италию. Все закончилось безжалостным усмирением огромных земель к югу от Дуная, протянувшихся до Понта Эвксинского (Черного моря); усмирение имело важные последствия — установились безопасные пути из восточной части империи в западную. В следующие века по этим дорогам передвигались евреи, христиане и другие переселенцы.
Доходы государства с трудом обеспечивали содержание легионов и выплаты при отставке — даже при том, что Октавиан добавлял денег из своей немалой кубышки; сокровища Птолемеев стали подходить к концу. Принцепс основал специальный фонд для отставников, который финансировался за счет взимания с крупных земельных владений пятипроцентного налога на наследство. Отныне солдаты, отслужившие полный срок — двадцать лет, получали вместо земельных наделов по двенадцать тысяч сестерциев; теперь не приходилось отбирать землю у землевладельцев, чтобы расселить ветеранов. Кроме того, солдат стали увольнять партиями через определенные промежутки времени, а не как раньше — сразу огромными количествами.
В 9 году нашей эры римляне потерпели страшное поражение: в Тевтобургском лесу, в Центральной Германии, попали в засаду три легиона во главе с Квинтилием Варом; погибли почти все до последнего человека. Против римлян сражались объединенные германские племена под предводительством Арминия, который раньше служил во вспомогательных римских войсках и знал, что сложная боевая тактика легионеров применима только на открытой местности, но не в густом лесу. Тиберия послали исправить почти безнадежное положение, но после двух лет военных действий он, вместе с приемным сыном Германиком, отошел на западный берег Рейна.
Реакция Октавиана на поражение показала, что силы его убывают. В течение нескольких месяцев после катастрофы он иногда ударял себя по голове и восклицал: «Вар! Верни мои легионы!» Тиберию принцепс написал, что если тот займет его, Октавиана, место, то пусть не пытается расширять границы империи, а отстаивает те, которые есть. В 13 году нашей эры стареющий принцепс сделал Тиберия соправителем, и всем стало ясно: конец Октавиана близок. На следующее лето уже притерпевшиеся друг к другу Октавиан и Тиберий в последний раз вместе отправились в путь: Октавиан провожал приемного сына в Иллирик. Тиберий отправился своим путем, а Октавиан заехал в небольшой городок под названием Нола. Должно быть, его влекло туда предчувствие. Он посетил дом, в котором провел последние часы его родной отец, просто Гай Октавий. Октавиан пожелал остаться в комнате, в которой тот умер. Ливия сразу же поняла, о чем думает супруг. Близился критический момент. Ливия послала гонца — догнать и вернуть Тиберия.
XIX. Крестный отец Европы
Тиберий примчался обратно и успел провести с умирающим Отцом отечества целый день. Они долго разговаривали наедине. Никто не знает, что они друг другу говорили. На следующее утро Октавиан посмотрел в зеркало, помял пальцами лицо, словно пытался расправить его. Он спросил у присутствующих — хорошо ли, по их мнению, он сыграл комедию своей жизни. Все поспешили ответить утвердительно. То было 19 августа 14 года нашей эры — шел сорок пятый год правления Октавиана.
Он скончался на руках у Ливии; Тиберий тоже был рядом. Октавиан сохранил образ государственного деятеля. Он ушел так же, как и жил, — не давая воли чувствам, до конца верный долгу.
Слезы, проливаемые по всей империи тысячами, а может, и миллионами людей, никогда его не видевших или видевших только на расстоянии, не могли заменить привязанности, которой не было между уцелевшими членами распавшейся семьи. Внук Октавиана, Агриппа Постум, был убит императорским fiat, едва исполнители добрались до места его ссылки. Отдавал ли Октавиан перед смертью такое распоряжение? Кто знает. Возможно, то был первый приказ Тиберия, или же Ливия решила подчистить концы.
В день погребения Октавиана весь Рим был на ногах; свои похороны принцепс тщательно спланировал. Торжественная процессия принесла гроб с маленьким иссохшим телом на Форум, где во время официальной церемонии Тиберий и его лишенный наследства сын Друз произнесли с ростры речи, в которых упоминались самые выдающиеся события в жизни принцепса.
Гроб вынесли на Марсово поле и возложили на погребальный костер вблизи гигантского обелиска, который принцепс вывез из Египта и установил в качестве солнечных часов. В день рождения Октавиана длинная тень обелиска падала на его изображение на Алтаре Мира — истинном памятнике императору.
Представления Октавиана о мире отличаются от современных понятий. Для него Pax Romanaнеразрывно связан с войнами и захватом земель. Этот мир не подпадает под все наши определения, он опирается на взвешенный расчет материальных выгод, извлекаемых из власти над завоеванными народами, которые трудятся, платят налоги и сражаются (против врагов Рима) — и все исключительно по воле Августа и его преемников. Такой мир не имеет ничего общего с моральными принципами вроде «возлюби ближнего», скорее — «подчини ближнего и защити себя». Вторая формулировка вполне применима и к нашему времени. Таково было отношение Советского Союза к Восточной Европе; именно оно лежит в основе действий американцев в Ираке (бывшем некогда частью Парфянского царства) и вообще на Ближнем Востоке. В отличие от его современных коллег Октавиан совершенно откровенно описывает величайшее свое достижение — Parta victoriis pax(мир, рожденный победами).