Принесли напитки.
- О, огромное спасибо, очень любезно с вашей стороны, - произнесла Гасси, лучезарно улыбнувшись Чарли.
Я сразу вспомнила, как она всегда до смешного рассыпалась в благодарностях за каждый пустяк.
- Какой красивый костюм, - добавила она с завистью. - Джереми выглядел бы в таком божественно, но он такой старомодный.
Я ждала, что Чарли поморщится, но этого не произошло. Вместо этого он начал рассказывать ей о своем магазине. Это была еще одна ее особенность. Ей всегда удавалось вызывать людей на откровенность и при этом производить впечатление заинтересованного слушателя.
Я устремила на Джереми долгий загадочный взгляд. Он первый опустил глаза и отпил виски.
- Совсем другое дело. Я никогда не был в восторге от шампанского.
- А я люблю выпить шампанского за завтраком, - сказала я. - Когда ваша свадьба?
- Мы предполагаем в ноябре.
- В ноябре? Зачем же так долго ждать?
- У меня в данный момент финансовые проблемы, которые мне не хотелось бы навешивать на Гасси.
Насколько я помнила у Гасси имелись какие-то собственные средства.
- Чем ты занимаешься?
- Я в издательском бизнесе. Редактор. И немного пишу сам.
- Что именно?
- Стихи, иногда критические статьи, разные обозрения. Этим особенно не заработаешь.
Он и в самом деле был похож на поэта с синими глазами и длинными светлыми волосами. В то же время он не казался изнеженным. Его рот и подбородок свидетельствовали о твердом характере. Я достала сигарету. Он поднес зажигалку. Прикрывая огонек, я задержала его руку, поглядывая на него из-под ресниц. Он безусловно чувствовал, что между нами возникло некое электрическое поле. Он спрятал зажигалку.
- Почему тебя назвали Октавией?
- Я родилась двадцать пятого октября. Моя мать уже оставила к тому времени моего отца и была по уши влюблена в другого. Меньше всего она испытывала радость от моего появления на свет и не собиралась утруждать себя поисками подходящего имени. Поэтому она и назвала меня в честь месяца моего рождения. Дурацкое имя.
- Красивое имя и тебе идет. Твоя мать потом вышла замуж за того, в кого была влюблена?
- О нет, совсем за другого, потом еще за одного, потом еще. Мой отец тоже был женат дважды. Он уже умер. А сводным братьям и сестрам я и счет потеряла.
- Должно быть, тебе было нелегко. У меня тоже семья неблагополучная, но не до такой степени. Ты встречаешься со своей матерью?
- Редко. В основном, когда она приезжает в Лондон. Мне трудно заставить себя ездить к ней: ненавижу сцены. Сейчас она в подавленном состоянии. Стареет, и на нее все чаще находят ужасные приступы сентиментальных воспоминаний о моем отце, что приводит в бешенство ее нынешнего мужа.
Сколько нежности и сострадания было сейчас в его глазах, и какие невероятно длинные у него ресницы!
- Прости, - сказала я, стараясь говорить тем слегка прерывистым и осевшим голосом, который я вырабатывала годами. - Я не хотела утомлять тебя подробностями моей семейной истории. Обычно я не распространяюсь об этом.
Ложь. На самом деле это был первый этап разработанной мною стратегии обольщения - дать почувствовать, что мне необходимо покровительство.
- Я польщен тем, что ты поделилась со мной, - проговорил он.
- Как вы встретились?
- Гасси временно заменяла мою секретаршу, когда та уехала на лыжный курорт, печатала мне. Нельзя сказать, что она отличалась большим умением, приходилось перепечатывать каждое письмо по несколько раз. К тому же она раскладывала их, путая конверты. При всем этом она была так мила, что, когда моя суперквалифицированная секретарша вернулась и восстановила порядок, я почувствовал, что мне недостает Гас. Я стал звонить в агентство, в котором она работала, встречаться с ней. Вот так все и произошло.
- Ничего удивительного, она такая прелесть! - сказала я, очень надеясь, что он не заметит чудовищной фальши в моем голосе. - В школе она всегда защищала меня от нападок.
- Да, ты ей нравишься.
Было очевидно, что Чарли ей нравится тоже.
- Однажды, я честно пыталась сидеть на диете, - откровенничала она. День за днем, неделю за неделей я ничего не ела, кроме латука и отварной рыбы. В результате, через шесть недель я потеряла... полдюйма в росте.
Она истерически захохотала. Чарли и Джереми засмеялись.
Зазвучал последний хит Роллинг Стоунз. Я наклонилась вперед, прижав локти так, чтобы моя грудь стала еще соблазнительней. И заметила, как Джереми, взглянув на нее, быстро отвел взгляд.
- Я просто без ума от этой мелодии, - сказала я.
- Чего же мы ждем? - отозвался Чарли, поднимаясь.
Танцевать я люблю больше всего на свете. Танцы освобождают мое тело от напряжения, а душу - от всего дурного.
Я была в золотистой полупрозрачной тупике, точно такого цвета, как мои волосы. На шее - множество золотых цепочек. Я чувствовала себя морской водорослью, плывущей по волнам музыки то в одну сторону, то в другую. Я видела, что все смотрят на меня: женщины с завистью, мужчины с вожделением.
Чарли тоже прекрасно танцует. Его тело становится словно резиновым. Никогда он мне так не нравится, как во время танца. Сквозь пелену золотых волос я видела, что Джереми наблюдает за мной. Повернувшись, он что-то сказал Гасси. Она засмеялась и посмотрела в мою сторону. Музыка смолкла, и мы с Чарли, держась за руки, возвратились к нашему столу.
- Нам пора, - провозгласила я, полагая, что это идеальный сигнал к уходу.
- Идете домой? - спросила Гасси.
- Нет, в другое место, - ответил Чарли. - Один мой приятель только что открыл свое заведение. Хотите пойти? - спросил он, сменив гнев на милость.
Джереми взглянул на Гасси. Та покачала головой.
- Нам обоим завтра рано вставать. Дай мне свой телефон, Октавия. Мы должны поддерживать контакт.
- Конечно, должны, - подтвердила я, самым бессовестным образом уставившись на Джереми. - Вы оба непременно должны прийти ко мне в гости.
- Мы будем очень рады, - ответил он, делая ударение на слове "мы".
Уже вернувшись домой, я все еще продолжала витать в облаках, не в силах согнать с лица плотоядную усмешку, напоминая самой себе Чеширского кота, торжествующего победу. Когда лифт взлетал на верхний этаж, где находилась моя квартира, у меня возникло чувство, что он вознесет меня через крышу прямо к звездам.
Квартира у меня прекрасная. Александр, мой брат, большой специалист по интерьерам, помог мне ее красиво декорировать. Попадая ко мне в первый раз, люди немели от восхищения. Огромные роскошные растения, плотно расставленные в торцах вытянутой гостиной, создают эффект джунглей. Одну стену целиком занимает окно с видом на подсвеченные платаны Грин-парка.
Сбросив туфли, я почувствовала, как ноги мои утопают в пушистом белом ковре.
Тут зазвонил телефон.
- Послушай, - попросила я Чарли.
- Да, - сказал он, сняв трубку. - Какой-то Рикардо и, видимо, откуда-то издалека, - произнес он.
- Его разрывает от страстного желания, - проговорила я, беря трубку. Пойди, принеси бутылку из холодильника, дорогой, - добавила я громко, так, чтобы Рикардо мог услышать.
- Привет, мой милый, - сказала я Рикардо.
***
Когда я, закончив разговор, вошла в спальню, Чарли, раздевшись, лежал на светлом меховом покрывале, потягивая шампанское, красивый и мрачный. На стене над его головой красовалась моя любимая картина. Итальянский мастер, XVI век, масло: Адам и Ева в райском саду в окружении множества животных и птиц.
"Очень важно, - утверждает мой брат, - чтобы над постелью висело что-нибудь ласкающее взор, что помогает разогнать скуку любовных игр".
Я изучила эту картину до мельчайших деталей.
Не обращая внимания на Чарли, я не спеша разделась и села за туалетный столик, любуясь своим отражением в тройном зеркале. То, что я в нем видела, мне очень нравилось. В мягком свете кожа моя казалась персиковой. С изяществом фигуры контрастировала тяжелая грудь. Сладострастным движением я начала расчесывать волосы.
- Кто такой этот Рикардо? - спросил Чарли, стараясь казаться невозмутимым.