— Вот, мой господин, разве так плохо для тебя то, что видят мои глаза? — сказала на это донья Инесса и тут же подошла к постели и легла в неё. — Посуди же сам. Шпага твоя, как видно, как раз подходит для ножен, что я могу предложить тебе. Повеселись, ведь ты давно скучал, мой добрый сеньор, и всё моё искусство к твоим услугам. Так воздадим же ему должное!
— Ах! Аааа! — восклицал время от времени дон Диего. — Не может этого быть! Что со мною?!
Кричал он так до тех пор, пока верный его Лука, не вбежав в опочивальню, узрел, как господина его целует беззубая лысая старуха. Увидав такое дело, Лука возопил:
— Свят, свят, свят! Что это? Бесовское наважденье! Чур! Кыш! Пошла отсюда, пошла!
— Это ты пошёл вон, болван! — крикнул ему дон Диего, как только смог удержаться от стенаний.
— Подумать только! Что за страшилище приволок в дом мой господин! Но, коли ему так охота, то пусть делает, что знает. Разумен тот, кто с деньгами, а господин мой богат. Я же — дурак — беден и служу ему. И могу любую старуху принимать за красотку, если господину моему это доставляет удовольствие! — уходя, сказал честный Лука.
Проснувшись поутру, дон Диего кинул взгляд к зеркалу и увидел пред ним красавицу, вовсе не похожую на то страшилище, что спало с ним ночью.
— Это мой дневной вид, сеньор, — ответила ему донья Инесса.
Глядя на неё, дон Диего подумал так: «Её дневной вид так хорош, что усладит и успокоит всякого. А то, что делается с нею ночью, то никого не касается, и вовсе ничьё дело, кроме моего!»
С тех пор дон Диего всякую ночь проводил в усладах, коих был лишён, казалось, навсегда суровой природой, несправедливой к нему. Каждую ночь его старая Инесса ласкала его, пуская в ход всё искусство, приобретённое ею, и каждое утро она обращалась в красавицу, которую мог видеть всякий. Проживши так с месяц, дон Диего подумал и женился на ней, рассудив, что ночные радости лакомее дневного тщеславия.
— Да, это очень смешная история! — воскликнул дон Алонсо.
Все поддержали его и принялись, смеясь, обсуждать повороты, подстерегшие дона Диего в его похождениях. Лишь донья Мария, покраснев, отвернула своё лицо и ничего не сказала.
— А не выдумка ли это? — спросила, наконец, донья Альфонсина.
— Смею вас уверить, сеньоры, что предание это истинно, и повествует оно о неразумных мужах и о коварных жёнах! — воскликнул дон Аугусто.
— В чём же коварство? Напротив, эта донья Инесса оказала огромную услугу дону Диего! И он должен быть ей очень благодарен!
Сеньоры заспорили меж собою и сошлись на том, что дон Диего, как бы то ни было, оказался счастливчиком. Я также со вниманием выслушал и эту историю, и этот разговор, и сказал:
— Весьма забавная новелла, не менее забавная, чем истории, рассказанные неким итальянцем близ города, осажденного чумой.
С этими моими словами все согласились и на том мы порешили отправиться спать и расстаться до завтра.
Я же, оставшись один, не торопясь записал всё, рассказанное мне, и тоже лёг спать.
День второй
День второй
Рассказ дона Санчо.
История о том, как легко разбить доверчивое сердце, и о том, как сильно коварство и как рушит оно всякую любовь.
Утром, после молитвы и завтрака, а также после всех прочих обязательных дел всё наше маленькое общество собралось в гостиной комнате постоялого двора за обедом. И, поскольку погода и не думала улучшаться, то, окончив трапезу, мы продолжили наш разговор. Нынче очередь говорить была за доном Санчо. Он поднялся, подошёл поближе к камину и неторопливо повёл свой рассказ.
— Коли речь теперь зашла о любви, то да будет позволено мне вспомнить вот ещё какую историю из далёких времён, которая произошла в нашей Андалусии, — начал он. — В этой истории речь также пойдёт о некоем кабальеро и о даме, что пленила его сердце…
Случилось это, когда Гранада была ещё мавританской, но Хаэн и Севилья находились, Божьей милостью, под властью испанской короны. Близ же Хаэна стоял замок некоего знатного и богатого сеньора по имени дон Диего граф де Веласко. Было у того дона Диего двое сыновей, старший, по имени дон Луис, и младший по имени дон Мануэл. Оба эти юноши были славными рыцарями. Она отважно дрались с маврами, им не было равным и на турнирах, и во время застолья. Однако братья были совсем не похожи. Если дон Мануэл был сложения мощного, крепкого, то дон Луис отличался изрядным изяществом и хрупкостью, что, впрочем, не умаляло силы его рыцарского меча! Дон Мануэл в бою и на поединке был свиреп, дон Луис же был безмерно добр, и, прежде чем рубить чью-либо голову, имел обыкновение прежде подумать, а не делать этого в запальчивости. Разумеется, так случалось, когда речь шла о поединке, а не о битве, ведь если много задумываться в битве, то можно и свою голову потерять!