И вот случилось так, что в один из дней, когда дон Антонио, расставшись со своими друзьями, шёл по улице к дому, слушая звуки уличной севильяны и стук каблуков танцующих служанок и их дружков, увидел он, как свет закатных лучей скользнул по тёмным ставням окна, прятавшегося за кованою балконной оградой. И в свете этих лучей узрел дон Антонио кружевную мантилью, самоцветный гребень на чёрных кудрях и овал такого прелестного личика, какого не доводилось ему видеть до сей поры. Поражённый, положил дон Антонио руку на грудь и молвил:
— Что с тобою, безумное сердце? Неужели ты вовсе лишилось рассудка, что бьёшься здесь сейчас так, будто собираешься выскочить из моей несчастной груди? Или ты никогда разума не имело и только теперь обрело его, глядя на ту, которая прекраснее и вечерней зари и утреннего восхода вместе, доведись им когда-нибудь слиться воедино!
Прекрасное же видение, преодолев видимую робость при виде остановившегося кабальеро, хотя и не вышло на балкон, но и не спряталось в тёмных недрах своих покоев. В ярких красных лучах солнца всё так же поблескивал самоцветный гребень, не скрытый кружевами чёрной мантильи, но ярче гребня блистали глаза, которые не мог скрыть скромник-веер, лелеемый дивной белой ручкой незнакомки.
Дон Антонио, впервые воспылавший подобными чувствами, более всего на свете желал теперь узнать имя той, которая пленила его. Запомнив и улицу, и дом, и простояв около них до той поры, пока незнакомка не скрылась за ставнями, побуждаемая на то строгим голосом своей дуэньи, кабальеро отправился домой. Придя и закрывшись в своих покоях, он снял только шпагу с пояса и ток с головы и тут же позвал своего верного Ласарильо, служившего ему с той поры, как им обоим исполнилось по семи лет.
— Что же, мой Ласарильо, — обратился дон Антонио к своему наперснику. — Есть у меня для тебя служба.
— По тому, как блестят ваши глаза, сеньор, я вижу, что служба эта связана с какой-либо прекрасной доньей, что сумела, наконец, покорить ваше сердце, — молвил его плут-слуга, протягивая с поклоном бокал вина своему господину.
— Да, ты не ошибся, — в задумчивости ответил кабальеро. — Но скажи мне, неужели ты так ясно читаешь по глазам моим самые тайные мысли? Неужели лицо моё так болтливо и не умеет хранить секреты?
Ласарильо выслушал этот вопрос и, слегка пораздумав, ответствовал так:
— Сеньор! Если бы чужой человек смотрел теперь на вас, то он не заподозрил бы и малой толики того, что нынче у вас на уме. Но как скоро я знаю вас почти так же, как и самоё себя (конечно, себя я знаю лучше, сеньор, но и вас я знаю совсем не худо), то мне видны ваши тайные помыслы. Да и то! Пора было вам влюбиться! Столько ваших друзей мучается любовным недугом! Чем же вы лучше их, мой храбрый господин?
— Ты плут, Ласарильо, но я не сержусь на тебя, — ответствовал своему слуге дон Антонио. — А посему слушай, что я скажу тебе и постарайся в точности выполнить всё то, что я тебе сейчас доверю.
И дон Антонио поведал Ласарильо о том, где он видел нынче прекрасную незнакомку и велел своему верному пройдохе пойти сейчас на ту площадь, где стоит дом, и где во дворе плещется фонтан, окруженный сенью кудрявых дерев, и узнать: кто была та сеньорита, что пленила его воображение? Ласарильо снял с хозяина сапоги и, оставив того мечтать на свободе, отправился исполнять поручение.
Этот маленький Лазарь совсем не даром величался плутом. Едва только закончилась ночь, как молодой пройдоха был уже у своего хозяина и, подавая ему умыться, повествовал о своих похождениях и о том, что ему удалось разузнать.
За бокалом вина и хорошим куском говядины, сопровождаемой компанией острого сыра, свежего хлеба и лука, дон Антонио с любопытством и нетерпением выслушал рассказ своего слуги.
А с Ласарильо было вот что…
Над Севильей уже разлились чёрные густые сумерки, когда юный плут оказался у того самого фонтана, который окружали апельсиновые деревья. Все окна окрестных домов были затворены, но кое-где за ставнями угадывался огонёк свечи. Ласарильо определил, где находится дом, о котором говорил ему дон Антонио. На его счастье, как раз на стене именно того дома, который он искал, горела лампадка перед образом Святой Девы, и тут же молился какой-то нищий.