— Всё сие есть прельщение бесовское, которое хочет отвратить тебя от супружеской обязанности и не дать славному вашему роду продолжиться. Гони его и молись, сын мой Антонио. И не дай сбить себя с пути истинного! После венчания ты увидишь, как наваждение оставит тебя.
Дон Антонио послушался своего духовника, но всё поведал своим родителям, а также родителям покойной несчастной доньи Тересы. И те, и другие сказали ему:
— Дон Антонио! Супруга твоя донья Тереса умерла. Ты же остался жив. Горе твоё было безмерным. А её горе, как видно, не утишила даже кончина. Однако предоставь мёртвых самим себе, а сам обратись к жизни и спокойно женись. Когда рядом с тобой будет твоя супруга, которая разделит с тобою дневные и ночные заботы, то никто и ничто не посмеет потревожить вас.
Дон Антонио же, влюбленный в донью Эухению, желал этого брака более всего на свете. И милое лицо его новой возлюбленной, и ее стройный стан, и разумные речи — всё радовало его несказанно. А более всего радовало то, что она не имела привычки прятать лицо своё под мантилью, и он мог наслаждаться его созерцанием каждый день. Неусыпная любовь его к донье Тересе и скорбь по ней утихли настолько, что он перестал и вспоминать о ней, перестал и бояться призрака, ибо более всего хотел соединиться с доньей Эухенией.
Но вот настал день свадьбы. Молодых обвенчали и отправили в их дом. С наступлением ночи молодые супруги уединились и после молитвы легли в кровать. И тут в спальне, жаркой и душной, подул холодный и зябкий ветер. По комнате промелькнула тень и встала у изножья супружеской кровати. Дон Антонио похолодел и уставился на тень. Руки его ослабли, а чело покрылось потом. Молодая жена, которая ничего не заметила, испугалась и закричала:
— Что с тобою, мой Антонио? Что с тобою?
— Оставь меня, несчастный призрак! Оставь меня, мёртвая жена! — закричал дон Антонио, замахав руками, а в ответ услышал:
— Разве ты не клялся мне в вечной любви, о, мой Антонио? Разве не говорил, что душа твоя будет принадлежать мне, а сам ты будешь верен мне до гроба? Зачем же ты так неверен мне сейчас!
— О! О! — вскричал несчастный и, разрывая на себе одежды и выдирая из головы волосы, он вскочил будто обезумевший с постели и кинулся вон из дому с криком:
— Оставь меня, несчастный призрак! Оставь меня, мёртвая жена! Оставь меня!…
Стоит ли говорить, что дон Антонио пропал, и никто не мог узнать где он! Несчастная донья Эухения долго рыдала, обвиняя себя в том, что муж её вдруг обезумел. Ибо разве не ей кричал он «Оставь меня, мёртвая жена?». Ведь никто, кроме него, не видел призрака и мог подумать всё, что угодно. И то же подумали и слуги, и прочие, и уж все было решили, что донья Эухения колдовством испортила дона Антонио. И не миновать бы ей суда Инквизиции, когда бы не духовник дона Антонио и не его родители и не родители покойной доньи Тересы, которые рассказали о страшном видении кабальеро и о тех словах, что он слышал.
Донью Эухению оправдали. Брак её был расторгнут, ибо он не состоялся, и она вновь вышла замуж за некоего вдовца, который не побоялся жениться на ней и вовек был счастлив с нею, ибо была донья Эухения доброй женой.
Историю же дона Антонио мужья долго приводили в пример своим жёнам, а матери — сыновьям, говоря при этом так: «Не клянитесь нечестивым жёнам своим, ибо ждите, что после смертного одра они вернутся к вам и предъявят свои права, и припомнят вам ваши неразумные слова и клятвы! Бойтесь привязываться телесно, ибо сии связи нечестивы и ввергают в искушение многих как на грешной земле, так и за гробом. Тяжко отказаться от столь желанного, даже потеряв возможности телесно наслаждаться жизнью! Те, кому вы клялись, яко грешники явятся за вами, и вы не избегнете их, как клятвопреступники».
А про дона Антонио говорили, что будто бы где-то видели его: то ли в Мадриде, то ли в Сеговии. И будто бы была с ним женщина под черной мантильей и в черном же платье, которая бесконечно ругала и бранила его, а он послушно кивал ей головою, и, во всём соглашаясь с ней, клялся ей в вечной своей любви до гроба.
— Sic! Et Dominus nobiscum! — воздев руки, прибавил дон Алонсо в заключение.
— Ну и страшная же эта история! — вскричал дон Аугусто.
— А главное, какую странную вы вывели из неё мораль, добрый наш сеньор Алонсо! Отчего же вы приписали всё зло клятвам? — спросила донья Альфонсина.
— Не клятвам, а клятвопреступникам, сеньора! — возразил дон Алонсо.