— Дон Аугусто, не хотите ли вы сказать, что дон Хуан мог бы вот так же раскаяться? — спросил его дон Алонсо.
— Как знать, как знать… Иногда, чем сильнее грех, тем живее и скорее приходит раскаяние. Ибо живя обычной жизнью, невольно уверуешь в то, что на тебе нет греха, ибо ты не грабил и не убивал. Разбойнику же проще: он ясно видит все свои преступления и не имеет им оправдания, — произнёс дон Аугусто.
— Но всё же грехи дона Хуана не столь и велики, ибо он никого не убил и не ограбил… Быть может, и наказание его было невелико? — спросила донья Альфонсина.
— Ах, сеньора! — ответил ей дон Санчо. — Разве поведением своим не ограбил он сам себя и свою добрую супругу? Разве не убил он любовь в её и в своём сердце? Разве не ограбил он ту девушку сеньориту Вирхинию, и не убил в ней добродетель? Чем же он лучше иного разбойника?
Все дружно вздохнули и признали, что слова дона Санчо весьма правдивы.
— Но разве не отрадно понимать, что для любого грешника возможно раскаяние и прощение? — тихо спросила сеньорита Мария.
Эти слова так поразили всё общество, что все окончательно умолкли. Но не огорчились, а возрадовались. И с этим тихим чувством радости сеньоры разошлись по своим комнатам. Я же всё тщательно записал и также лёг спать, предварительно помолившись и прочитав молитв вдвое больше обычного.
Но так как рассказ дона Хуана был коротким и последовавшая за тем история тоже, а молитвы я обыкновенно читал в темноте, то свеча моя прогорела только до половины, а голова коснулась подушки гораздо ранее того времени, когда солнце надумало подниматься над землёю.
День пятый
День пятый
Рассказ доньи Альфонсины.
История об умной сеньоре, жившей некогда в славном городе Севилья близ монастыря босоногих кармелиток, отличавшейся примерной набожностью, но жестокостью своею нанесшей себе сильный урон тогда, когда она совсем этого не ожидала.
Утро прошло так же, как и всегда. И лишь только все убедились, что непогода и не думает уступать своих прав, все собрались вместе, чтобы послушать следующую историю.
— Знаю я об одной сеньоре, драгоценный дон Алонсо, что также любила закрывать лицо своё мантильей, — начала донья Альфонсина свой рассказ. — Обычай этот крайне любезен сердцу и благочестивых, и кокетливых дам. Я и сама никогда не выхожу без своей мантильи, и это вы уже заметили, достопочтенные сеньоры, но лицо своё я не закрою никогда! Ибо уверена, что подобные поступки ведут нас не к пущему благочестию, но очень часто способны толкнуть нас на грех. Ибо для чего закрывать своё лицо в мире? Желаешь прятаться от мира, ступай в монастырь и обойдись без этого кокетства. Но вот мой рассказ…
Эту историю поведала мне моя бабушка, а ей рассказала её бабушка. В городе Севилья жила некогда донья Инеса сеньора Гарсиа-и-Вильегас. Была она вдовой, но возрастом совсем юной, ибо было ей тогда только двадцать лет. Происходила она из семьи, знатностью и богатством не уступавшей королевской. Родители её из тщеславия выдали донью Инесу за очень богатого и вельможного сеньора, когда ей сравнялось едва четырнадцать лет. Богатая невеста донья Инеса принесла мужу большое приданое, но всего лишь через год превратилась в ещё более богатую вдову. Однако разве можно деньгами утишить горе, да ещё в столь юном возрасте? И тогда донья Инеса, которая всегда была набожна, обратилась к благочестивой и милостивой жизни, и отправилась жить на время траура в некий монастырь. Все думали, что пройдёт малое время, и войдёт она в стены сего монастыря настоятельницей, принеся тому немалые деньги во славу Божию. Но, прожив три года в монастыре и укрепившись в своей вере и в своём благочестии несказанно, восемнадцатилетняя вдова вернулась в мир. Траура она не снимала, но поступила так, как ныне поступают все почти женщины из благородного сословия. Она, обустроив свой дом как нельзя лучше и обосновавшись в нём с прислугой и с благородной пожилой дуэньей, стала принимать у себя гостей. Вела она при этом всегда себя столь безупречно и так была лишена кокетства, что злые языки, которые всегда готовы перемыть кости любому, кто будет иметь несчастье попасться им на зубок, не имели возможности ни к чему придраться. Дом её был открыт, однако сама донья Инеса всегда ходила в чёрных одеждах и гостей своих принимала так, что никогда ни с кем не оставалась наедине. А среди гостей её немало было и славных кабальеро, надеявшихся заполучить себе в жёны столь достойную, молодую и богатую вдову. Родители доньи Инесы отступились от неё и позволили ей вести жизнь такую, которой она желала. Ибо один раз она свой дочерний долг выполнила, а для других случаев у них были припасены ещё три дочери и столько же сыновей.