Сказав так и выслушав благодарности в ответ, сеньор Начо удалился.
— Вот так-так! — сказал один из сеньоров, который был старше всех по возрасту. — Стало быть, уважаемые сеньоры, все мы тут собратья по несчастью! Все мы ехали и куда-то торопились, но принуждены теперь провести тут день, а может быть, и не один, ибо дождь за окном так силён, а ветер так страшно завывает, что кажется, будто нет никакой надежды дождаться ясной погоды!
— Что касается нас с братом, то вынужденная задержка нас нисколько не беспокоит, — ответил на его слова другой сеньор, возрастом значительно моложе. — Разве только это может доставить неудобство дамам, что оказались на этом постоялом дворе? — с поклоном обратился он к одной из путешественниц, волею судеб занесённых в это горное селение.
— Что же может быть тут для нас неудобного? Стены гостиницы крепки, комнаты содержатся в примерной чистоте, общество самое приятное, сколь я могу судить, а торопиться нам тоже некуда, — ответила, поклонившись, дама, к которой обратился молодой сеньор.
— Благодарю прекрасную сеньору за похвалы, расточаемые нашему скромному обществу, и хочу заметить всем, что, коль скоро мы удостоены столь лестного отзыва, то и должны ему соответствовать, — заметил самый старший из господ, тот, что заговорил первым. — Посему, полагаю, нам следует назвать друг другу наши имена, чтобы во все дни, в которые мы тут будем, мы могли бы воздать должное друг другу.
Общество оживлённо закивало головами и дружно издало возгласы согласия с таким решением. Я также согласился с этим.
— Если позволите, я назову своё имя первым, — продолжил всё тот же сеньор. — Меня зовут дон Аугусто Дуарте-и-Гомес, родом я из Гранады и являюсь, благодаря предкам моим, андалузцем. Никогда в нашем роду со стороны моего отца не было никого, кто бы не родился в благословенной Андалусии! — докончил он торжественно. — Путь я держу из Гранады в Севилью по семейным делам, оттого и оказался я тут, на этом перевале, в этом селении и в этой гостинице.
Все поклонились дону Аугусто и отдали должное его авантажному виду и его рассказу.
— Дозвольте же теперь назваться мне, — поднялся высокий человек в чёрном камзоле и белом парике. — Я тоже родом из Гранады и также держу путь из неё, но не в Севилью, а в Кадис. Потому будет правильно теперь мне назвать своё имя.
Все согласились с ним и приготовились внимательно слушать этого сеньора.
— Моё имя дон Санчо де Санта-Крус. Я дворянин и род мой, очень древний, получил своё нынешнее прозвание в те времена, когда Гранада была ещё мавританской. Один из моих предков, добрый христианин по имени дон Хорхе, после одной из битв попал к маврам в плен и был убит ими за то, что не пожелал изменить своей вере. За этот подвиг королева Изабелла Кастильская и дала имя Санта-Крус сыну своего верного слуги, погибшего за веру, то есть моему предку. А когда Гранада пала, то милость Её Величества простерлась так далеко, что она уделила владения моему предку в этих пределах. С той поры фамилия наша живёт в Гранаде.
Общество поклонилось дону Санчо и выразило шумное одобрение его рассказу.
— Дозвольте теперь говорить нам с братом, — сказал, поднявшись, молодой кабальеро.
Следом за ним встал второй кабальеро, тоже ещё очень молодой человек. Оба они были одеты в щегольские камзолы, а у одного из братьев на пальце блистал перстень с крупным изумрудом.
— Меня зовут дон Алонсо Молина-и-Тенорио, — молодой сеньор поклонился. — Брата же моего зовут дон Хуан Молина-и-Тенорио.
Второй молодой кабальеро, тот, у которого на пальце был изумруд, поклонился так же.
— Мы уроженцы Севильи и, напротив, держим путь в Гранаду, — кабальеро поклонился дону Аугусто. — И мы также андалузцы, а наша семья обосновалась в Севилье, когда в Кастилии правил Святой король Фернандо III. Когда войска этого короля взяли Севилью, наш предок, храбро воевавший под знамёнами дона Фернандо, увидев её красоты и покорённый ими, остался там. И был одним из тех, кто в 1252 году стоял у гроба короля.
Общество поклонилось дону Алонсо и дону Хуану, отдало должное древности рода Молина-и-Тенорио и обратилось ко мне. Я поднялся со своего места, поклонился и начал так:
— Благоугодно ли господам выслушать и моё скромное имя?
Дамы и кавалеры выразили желание выслушать меня и тогда я сказал: