Перед самым рассветом сеньорита Лаура медленно вышла на крыльцо и отправилась назад. Накрепко запомнив, где стоит убогая лачуга, дон Инасио отправился следом за своей невестой, не желая раскрывать себя, но в то же время желая убедиться, что его наречённая достигнет дома в целости и сохранности. И так всё и вышло. Лауретта (которая шла обратно значительно неторопливее) вошла под родимый кров никем не замеченная и не потревоженная. Дон же Инасио вернулся назад и решительно поступал в дверь лачуги.
— Что? Кто там? — послышалось ему в ответ. — Это ты, моя касатка? Что, дурно тебе, или ты передумала и хочешь кое-кого забрать, а? — при этих словах дверь лачуги распахнулась и какая-то старая карга высунула нос свой наружу.
При виде кабальеро она испугалась, и хотела было захлопнуть дверь, но это было не так-то просто сделать. Не прошло и минуты, как дон Инасио уже вошёл в убогий домишко.
— Эй! Что вам нужно, сеньор? — вскричала старуха. — Зачем вы врываетесь в мой честный дом?
— Это твой-то дом честный, старая ведьма? — спросил дон Инасио, решив напугать её для того, чтобы она охотнее отвечала на его вопросы, и с отвращением оглядывая развешенные по углам пучки трав, разбросанные по столу кости, и различной величины сосуды и горшки с какими-то порошками.
— Я не ведьма… Я не ведьма! — испуганно воскликнула старуха. — Я лекарка!
— Вот как? Лекарка? А это что? — воскликнул дон Инасио, указывая на пятно крови, засохшее на столе.
— Ах, это… Так я обмывала и пеленала тут младенчика этой ночью! — ответила ему лекарка. — Я ведь к тому же ещё и повитуха, добрый мой сеньор. А все эти травы и прочее, это лишь снадобья, чтобы сеньорам и сеньоритам, которые попадут в беду, подать облегчение!
Такие слова ошеломили дона Инасио. Повитуха? Младенец? Был тут этой ночью?
— Но что же… Кто же… — пробормотал он в растерянности. — Та сеньорита, что была тут в эту ночь…
— О, да! Она родила младенчика! Хорошую здоровую девочку, мой славный кабальеро. А не ваша ли это девочка, а? — осмелев, начала спрашивать старуха. — А прехорошенькая она малышка, сеньор! — докончила она и так прытко кинулась в другую комнату, что была отгорожена занавеской, что, право, можно было бы сказать, что она вовсе не так стара, как казалась на вид.
Из-за занавески повитуха показалась, неся на руках крепко спелёнутого спящего красного младенца.
— А вот и она! — проскрипела старуха со всей доступной ей ласковостью. — Та сеньорита, что родила её, дала мне совсем мало денег и велела найти кормилицу. Да где же я её найду? Пришлось накормить малышку козьим молоком, чтобы она успокоилась и заснула. А сеньорита — мать девчушки — никак не может объявить о ребёнке, ведь ей ещё замуж выходить, — хихикнула вдруг повитуха. — А коли вы, благородный кабальеро, кое-что сделали для того, чтобы подарить жизнь этой малютке, то уж будьте любезны подкинуть мне немного деньжонок для её обустройства!
Сказать, что дон Инасио был удивлён, значило бы вовсе ничего не сказать. Он был огорчён сверх всякой меры, он был поражён. Шатаясь, стоял он посреди убогой хижины и чувствовал, будто кинжал пронзил его сердце! Но вскоре милосердная разумность и доброта взяли в нём верх над злостью и ревностью, кои возобладали в его душе в первые минуты, как только он узнал о произошедшем. Помолчав и придя в себя, он внимательно посмотрел на повитуху и сказал ей так:
— Я дам тебе денег для устройства этой девочки, женщина, но ты должна мне поклясться, что сделаешь всё в точности так, как я тебе скажу, и не станешь обманывать меня. За это я награжу тебя ещё больше. Но если ты меня надуешь, то я уж найду способ поквитаться с тобой!
— Да зачем же мне обижать вас, сеньор? Что же, разве не знаю я своей выгоды? — воскликнула старуха.