Керенский удостоился — поначалу — весьма высоких оценок от западных дипломатов и разведчиков. Фрэнсис, ставя его гораздо ниже Милюкова, как молодого человека «с исключительно нервным темпераментом», видел ценность Керенского в том, что он «предотвращал эксцессы радикальных революционеров»[123]. Локкарт считал: «Во всем кабинете был только один человек, обладающий какой-то силой. Это был кандидат Советов — Керенский, министр юстиции. Революция сокрушила моих прежних друзей-либералов. Приходилось искать новых богов… Его энтузиазм заразителен, его гордость революцией безгранична»[124].
Коллеги по кабинету, принадлежавшие к другим партиям, в глубине души считали Керенского, скорее, выскочкой. И мало кто воспринимал его вполне своим. «Трудно даже себе представить, как должна была отразиться на психике Керенского та головокружительная высота, на которую он был вознесен в первые недели и месяцы революции, — замечал Набоков. — В душе своей он все-таки не мог не сознавать, что все это преклонение, идолизация его — не что иное, как психоз толпы, что за ним, Керенским, нет таких заслуг и умственных или нравственных качеств, которые бы оправдывали такое истерически-восторженное отношение. Но несомненно, что с первых же дней душа его была «ушиблена» той ролью, которую история ему — случайному, маленькому человеку — навязала и в которой ему суждено было так бесславно и бесследно провалиться…» С болезненным тщеславием, считал Набоков, в Керенском соединялось «актерство, любовь к позе и вместе с тем ко всякой пышности и помпе»[125].
Актеры, как известно, бывают разными. Хорошим ли актером был Керенский? Знаменитый певец Александр Николаевич Вертинский в мемуарах замечал: «Это был актер. И плохой актер! К нему скоро приклеилась этикетка «Печальный Пьеро Российской революции. Собственно говоря, это был мой титул, ибо на нотах и афишах всегда писали: «Песенки печального Пьеро». И вообще на «Пьеро» у меня была, так сказать, монополия! Но… я не возражал»[126]. Еще менее позитивные эмоции актерство Керенского вызывало у тех, кого он содержал под стражей в Правительственном павильоне Таврического дворца. Один из них — товарищ обер-прокурора Синода князь Николай Давидович Жевахов делился впечатлением: «Он был весь на пружинах, упивался славой и верою в себя и свое призвание. Безмерно честолюбивый, он не сознавал, что производил впечатление глупого, бездарного актера провинциального театра и что над ним смеялись даже те, кто создавал ему его славу. Это был совершенно невменяемый человек, производивший до крайности гадливое впечатление»[127]. Впрочем, об актерских способностях Керенского были и другие мнения. Великий художник Александр Николаевич Бенуа записал в дневнике: «Не могу скрыть от себя, что во всем поведении, во всей манере быть и в разговорах Керенского много наигрыша, «каботинажа», но актер он, во всяком случае, неплохой»[128].
Порвав с женой, которую он уже называл «ходячей панихидой», и поселившись в служебной квартире министра юстиции, он развил бурную активность. Был ли Керенский профессионально подготовлен, чтобы возглавить министерство юстиции? Выдающийся юрист сенатор Николай Николаевич Таганцев вспоминал: «К общему изумлению и огорчению? министром юстиции стал А. Ф. Керенский. Второстепенный молодой адвокат, социалист-революционер, крайне левый член Думы, он был известен своими чисто демагогическими резкими выступлениями в думских заседаниях. Неуравновешенный, нервный, не без способностей, он обладал ораторским талантом чисто митингового характера. Появление такого лица на посту министра юстиции не предвещало ничего хорошего»[129].
Завадский, опытнейший юрист, написал, что «министром явился человек до дикости чужой». Керенский представлялся Завадскому человеком «неглупым, искренним, с живым воображением, с порывами доброй воли, с готовностью все сделать для того, чтобы Россия благоденствовала». Но Завадский отмечал и его немалые «личные недочеты»: «Чрезмерно нервный, стоящий, пожалуй, на границе истерики, он был страстен и, следовательно, пристрастен, был нетерпелив и, следовательно, неоснователен. Работая в революционном подполье, он был до наивности несведущ в правительственной технике всякого рода»[130].
127
Воспоминания товарища обер-прокурора Священного Синода князя Н. Д. Жевахова. СПб., 2014. С. 398.
130
Завадский С. В. На пути к революции: из архива моей памяти; на великом изломе: Отчет гражданина о пережитом в 1916–1917 годах. М., 2017. С. 172, 184–186.