Я искренно пожал им руки и пожелал счастливого пути. Скоро их небольшая серая колонна скрылась за массивными воротами казарм запасного Гренадерского полка.
Как мы узнали впоследствии, английский консул потребовал нас немедленно освободить. «Иначе вам придется отвечать перед другими государствами», — заканчивалось его послание.
Под вечер, окруженные конвоем, мы были приведены на Финляндский вокзал. До Левашова должны были следовать одни. Вдруг к поезду подошла большая группа вооруженных с ног до головы матросов, едущих с этим же поездом. До нас донеслось: «А, керенское войско! Пусть едут, в Левашово мы с ними расправимся». Услыхали это и наши конвоиры и уселись с нами в поезд.
В Левашово вылезаем, и конвой нас окружает. Высыпавшие матросы, видя, что нас охраняют, с бранью и проклятиями вернулись в поезд. В лагере не застаем никого. По одной версии, батальон ушел на маневры; по другой — в нескольких верстах окопался, ожидая «гостей». Конвой, приветливо распрощавшись, вернулся в Петроград. Двое же конвоиров просидели с нами до утра.
Большинство доброволиц заснуло мертвым сном. Небольшая же группа разговаривала с конвоирами всю ночь. «Вот, товарищи, — рассказывала одна из взводных, Д., — утверждают, что революцию хотел простой народ. Я сельская учительница. Помню, как после первых дней революции приехали агитаторы и собрали митинг. Слышу, один дядя говорит: "Ливарюцья, пущай себе ливарюцья, только Царя бы нам дали подобрея!"», что вызвало смех у конвоиров. Наутро мы с грустью распрощались с ними.
Ходили слухи, что погибли все защитницы Зимнего дворца. Нет, была только одна убита, а поручику Верному свалившейся балкой ушибло ногу. Но погибли многие из нас впоследствии, когда, безоружные, разъезжались по домам. Насиловали солдаты и матросы, насиловали, выбрасывали на улицу с верхних этажей, из окон поезда на ходу, топили. Я расскажу об этом в дальнейших описаниях — о тех случаях, о которых мне лично рассказывали сами пострадавшие или о которых читала в газетах.
Кончилось наше веселое житье, полное надежд и упований на скорое выступление на фронте. Командиры убиты… Нас, конечно, расформируют. Унынье и тоска овладели всеми. Слонялись по даче без дела, не находя себе места. Вдруг дверь в помещение, где находился наш взвод, быстро распахнулась, влетела доброволица. На ней, что называется, не было лица. «Наши командиры идут!..» — не крикнула, а по-поросячьи взвизгнула. Боже! Что тут поднялось! Другая побежала оповестить остальные взводы.
Налетая друг на друга, застревая в двери, все бросились на шоссе. Вдали виднелись наши командиры. Поручик Верный сильно хромал. С громоподобным «ура!», которое, думаю, не оглашало так ни одного поля сражения, мы ринулись к ним навстречу. Забыты дисциплина и выдержка. Со всех сторон их обнимали руки и к ним прижимались головы. Не то их несли, не то на них висли — разобрать было невозможно. От офицеров торчали только их головы, и они продвигались черепашьим шагом. А из дачи вылетали все новые доброволицы, и опять ширилось и гремело, переливаясь по шоссе, нескончаемое «ура!». Все забыто! Командиры с нами, и мы счастливы.
В тот же день мы были вновь вооружены винтовками из цейхгауза, но патронов оказалось всего около сотни. Во все стороны разосланы разведчики. Доброволицу Подгорных тридцати пяти лет, в прошлом сапожника, поразительно похожую на мужчину, нарядили в полушубок и кепку, в карманы насыпали семечек, неизменную принадлежность всякого уважающего себя «товарища», и она поехала в Петроград потолкаться и послушать, о чем говорят солдаты. На второй или на третий день со станции прибежала запыхавшаяся разведчица: «Господин поручик! На станции Левашово высадились четыре роты вооруженных красноармейцев, двигаются к нашему лагерю!» Поручику было уже известно местонахождение нашего батальона, и он немедленно отправил несколько человек за патронами. С какими целями большевики направлялись к нам, неизвестно. Если успеют принести патроны, решено не сдаваться. Настроение у всех приподнятое, будет бой. Через полчаса являются парламентеры с требованием сдать оружие. Поручик попросил отсрочки для ответа, не помню, на один или два часа.
Красногвардейцев нигде не видно. Наша дача окружена с трех сторон лесом, четвертая выходит на шоссе. Оно на возвышении, так что, согнувшись, с этой стороны можно пробежать и залечь незамеченными. Патронов все нет. Поручик нервничает. Да и вряд ли наши посланцы смогли бы с патронами пробраться к нам. Наверняка дорога под наблюдением красноармейцев. Появляются вновь парламентеры. Поручик вторично просит отсрочки. «Если через десять минут вы не сложите оружие, мы открываем огонь!» — предупредили они.