— Товарищи, пропустите взводного! — раздался чей-то голос.
Передо мной расступились. На полу с остановившимся взглядом лежала мертвенно бледная Баженова. Кто-то держал винтовку с привязанной к курку веревочкой. Достаточно было одного взгляда, чтобы удостовериться, что она мертва. Крови не было, произошло внутреннее кровоизлияние. Я встала на колени и взяла ее за пульс. Умерла! Десятки мыслей и образов вихрем пронеслись в голове. Вспомнился ее помертвевший взгляд… Сожаленье, почему она вызвалась на дежурство… Может быть, поговорив с ней, я бы смогла облегчить ее душевную тяжесть и не случилось бы непоправимого. Я не заметила, как по щекам покатились две слезы. Но их заметили доброволицы.
— Это возмутительно, что такое!.. Безобразие!.. Позор, солдат, а плачет!.. — послышались негодующие возгласы.
Тело Баженовой отправили к родным в Парголово. Мне потом рассказали следующее. Баженова поступила в батальон против воли родителей. В день смерти, приехав домой, она сказала матери: «Мама, наш батальон расформирован». На что та раздраженно ответила: «Говорила тебе, незачем было поступать, а сейчас и сами без работы, голодные, а еще ты нам сядешь на шею». Слова матери были последней каплей, переполнившей и без того горькую чашу. Выпросив у матери сухарей, она их раздала доброволицам и вечером, когда мы отправились к ротному, привязала к курку веревочку, заложила патрон, спрятанный «на память» в Зимнем дворце, и, приставив дуло к сердцу, ногой спустила курок. Во взводе стоял такой гам, что никто не обратил внимания на выстрел. Доброволица же, всегда спавшая в коридоре и сидевшая в этот момент у себя, открыла дверь во взвод: «Товарищи, кто-то нечаянно выстрелил, а может быть, и застрелился!..» Схватив лампу со стены, все бросились в коридор. На полу, вздрагивая в предсмертных конвульсиях, лежала Баженова.
На другой день мы поехали в Парголово на панихиду. У гроба страшно убивалась старшая сестра Баженовой. Поражало выражение необыкновенного покоя на лице умершей. Точно после тяжелого утомительного пути она заснула безмятежным сном. На погребении мне не удалось быть, так как я была дежурной.
На другой день после самоубийства в роту зашел вольноопределяющийся, недавно назначенный к нам в роту, лет двадцати четырех, фамилии не помню. Он говорил относительно самоубийства и закончил словами:
— Может быть, есть у вас еще кто-нибудь на подозрении, способный последовать примеру Баженовой?
Я вдруг увидела обращенные на меня взгляды.
— Я скажу… — услыхала я чей-то голос. — Да, господин вольноопределяющийся! Бочарникова!
Меня точно хлестнули эти слова. Что ж? Отпираться, лгать? Не в моем характере. Я опустила голову.
— Бочарникова! — обратился он ко мне. — Уйти из жизни вы сможете в любой момент. Но зачем кончать так бесславно, если свою жизнь сможете отдать родине за правое дело?
— Господин вольноопределяющийся, фронт развалился. Батальон расформирован. Все кончено!..
— Неужели вы думаете, что наше офицерство и все те, кому дорога Россия, останутся только зрителями всего происходящего?.. Нет, борьба скоро начнется, и жестокая борьба! Вот там вы и сможете, если захотите, пожертвовать своей жизнью…
Он еще долго говорил на эту тему. После этого разговора мне стало немного легче. Но с тех пор, куда бы я ни шла, замечала за собой Канценебину.
— Куда вы идете?
— Фельдфебель послал с поручением.
Следующий раз:
— Вы куда идете?
— Адрес нужный спросить у товарища.
У нее всегда находился готовый ответ. Впоследствии я узнала, что она была приставлена следить за мной.
Вольноопределяющийся оказался прав, и подоспевшие события вылечили меня окончательно от желания покончить с собой.
Доброволицы начали разъезжаться по домам. Выпал снег, и ежедневно со всех рот отправлялись команды в лес за дровами. Кругом рыскали красноармейцы, форма у них была черная. Раз доброволица семнадцати лет возвращалась среди леса домой со станции. Встречный красноармеец набросился на нее, пытаясь изнасиловать. На ее крик прибежал другой: «Как тебе не стыдно издеваться над женщиной?.. Оставь ее в покое!» Тот злобно толкнул девушку и, когда она упала, начал бить ее ногами. Второй силой оттащил его в сторону. На нее этот случай так подействовал, что она все время искала «черного», во всем остальном оставаясь нормальной. Мы об этом слыхали, но ее не знали, так как она была из другой роты.
Однажды доброволицы из нашей роты пошли в лес за дровами и встретились с другой командой. Одна из наших несла веревки и топор. «Дайте я понесу топор», — предложила соседка. Та дала. На шоссе показался красногвардеец, и вдруг она, занеся топор, бросилась к нему навстречу. Доброволица нашей роты замерла от ужаса. Мелькнула догадка: «Сумасшедшая!» Та же, не добежав несколько шагов, остановилась: «Черный, да не тот!..» — и медленно пошла обратно.