Дощатая трибуна, довольно креативно, практически в традиции супрематизма (явно ткани у строителей не хватало), обтянутая кумачом. Рядом достойный массивный заводской забор, здание цеха - тоже кирпично-революционных цветов, как и корпус женской тюрьмы, что торчал напротив, через улицу. Ворота обеих режимных объектов распахнуты - делегация заключенных гражданок явилась послушать ораторов и смешалась с рабочими арсенальцами. Между прочим, серо-полосатые, халатного покроя, тюремные пальто заключенных выглядят достойно и даже элегантно - нечто подобное шпионке доводилось видеть в актуальных журналах моды ХХI века.
В голову лезли всякие глупости, поскольку Катрин нервничала. Так случается - главное действующие лицо обретает спокойствие, а подыгрывающие актеры второго плана вдруг начинают мандражировать. Шпионка старалась не озираться - в конце концов, ничего особенно сложного, отработаем номер, технически он сложноват, но не опасен.
Эсер закончил говорить, слушатели ему одобрительно похлопали, особенно тюремные барышни - оратор симпатичный, усатенький, и шляпа ему идет.
- Слово предоставляется товарищу Островитянской, заведующей Общим орготделом Петрограда. Товарищ Люда прямиком из Смольного, - со значением провозгласил осипший председатель заводского комитета.
Толпа оживилась, потянула шеи, зааплодировала. Сквозь воодушевление и одобрительный свист кто-то проорал:
- Пусть разом скажет - тока хлеб завозят или и керосин будет?
- Да погодь ты со своим керосином, - немедля одернули нетерпеливого крикуна.
- Не, а чого? Раз из самого орготдела здесь...
- Керосин всенепременно будет, - заверила оказавшаяся на трибуне товарищ Островитянская. - Засор на чугунке мы пробили, график довоза устанавливается. Но сначала решено упереть на хлеб.
- Тожа верна! - одобрили из массы рабочих.
- Не все, товарищи, у нас еще верно, - признала ораторша. - Вопросы будем решать вместе. Вы у меня спрашивайте, я ответов не боюсь, но уж и с вами всерьез посоветуюсь. Но пока несколько общих слов, для освещения текущей обстановки. А то ее, обстановку, пока без керосина не особо и различишь. Сразу должна сказать - непросто нам будет. Пузом кверху лежать не придется. Но когда мы с вами лежали? Двигать дело необходимо, в какую сторону двигать - всем понятно. Поработаем! Кстати...
Товарищ Островитянская оперлась локтями о трибуну, нагнулась к ближайшей группке арестанток:
- Барышни-красавицы, я до вас скажу. Тюряга - дело этакое... понятное. Как говориться, от нее не зарекайся. Но так было в прошлые безнадежные времена угрюмого царизма. А нынче самое время начать с нового красивого листа. Поскольку воровать и жиганить сейчас неинтересно. Имеете шанс выйти в люди. Думайте, сестрицы. Я напрасно намеки не раскидываю.
Доверительный тон и легкая приблатненость обращения явно подействовали. Тюремные сестрицы переглядывались.
Островитянская, молодея на глазах, уже с намеком на улыбку на красивом лице, продолжала, обращаясь ко всем:
- Жизнь-то начинается новая, а болячки и мозоли, у нас, товарищи, былые, застарелые. Нужно это учитывать. Строить новый мир придется вот этими нашими битыми и ломаными руками, другие у нас вряд ли отрастут. Ничего, справимся! А благородное сословие, кряхтя и екая, поможет нам в подсчетах, с чертежами и прочими тонкостями. Некуда деваться бывшим господам. Огромный корабль под именем "Россия" должен плыть...
Катрин вздрогнула - звук выстрела, свежая пулевая отметина на досках трибуны и плеснувшие на лацкан жакета ораторши черные капли, появились практически одновременно. Завотделом пошатнулась, с недоумением глянула в серое, чуть прояснившееся к вечеру небо - над толпой кружилось несколько ворон. Глядя на эти черные птичьи силуэты, юная товарищ Люда безмолвно рухнула.
В толпе закричали от ужаса. Катрин, опомнившись, рванулась к ступеням трибуны.
- Германец! Пулеметчик!
- Ох, боженька, убили же ж!
- Островитянскую убили!
- Меж труб, он, гад, засел! Братцы, окружай!
Крик, топот, визг перепуганного тюремно-женского элемента... Бежали к цеху, щелкая затворами, заводские красногвардейцы. Матерно орал красавчик-эсер, указующе взмахивая короткоствольным "бульдогом", тоже несся к цеху ...
У трибуны толкались, Катрин, минуя лестницу, вспрыгнула прямиком на кумачовый борт. Бледную как мел Островитянскую пытались поднять на ноги, какая-то дамочка в пенсне, всхлипывая, запихивала под окровавленный жакет просторный носовой платок с монограммой.
- С дороги! - рявкнула Катрин, подхватывая под плечи безвольное тело жертвы. - Проход освободите. В машину и в больницу!
Давай проход от ступенек шарахнулись, кто-то поддерживал ноги товарища Островитянской. Тело ее было легким, лицо совсем юное, белое, глаза распахнуты, в них отражалось небо. Катрин невыносимо хотелось отвесить напарнице оплеуху. Не смей, дура! Это вообще не твое лицо, да ты и сама... Нельзя так, практически по-настоящему...
Колька, неистово клаксоня, подгонял "лорин" задним ходом.
- Ничего-ничего, сейчас в больницу, - чуть не плача приговаривал председатель завкома, неловко распахивая дверь авто.
- Поехали, живо! - взвыла Катрин, загружая тело на заднее сидение и отталкивая помогающих.
Сквиб сработал штатно, Лоуд замкнула нужный заряд пиротехники синхронно и безошибочно, рухнула с присущей ей артистичностью. В остальном... Катрин хотелось эту картину немедленно и навсегда забыть.
"Лорин" мягко вылетел в заводские ворота. Колька вел машину ни издавая ни звука, зубы стиснуты, сам белый как бумага. Катрин обернулась к телу на заднем сидении и не сдержала облегченного выдоха - жертва покушения слегка ожила, злобно смотрела вверх, по шевелящимся губам можно было прочесть бранно-шмонюковое. Вот покойница потыкала пальцем верх - над машиной все еще летели вороны. Тьфу, еще это суеверное навязчивое противостояние с представителями семейства врановых. Катрин погрозила напарнице кулаком. Та ухмыльнулась, даже не собираясь убирать с лица пугающую мертвенную бледность.
- Может, в тюремную больничку? - пробормотал Колька. - Там хоть забинтуют.
- Не, в тюремную не надо, - сказала Катрин, догадываясь, что при планировании операции кое-что недодумали. Вот, например, мальчишку нужно как-то срочно успокаивать.
- В госпиталь! Тут есть офицерский, хороший... - вспомнил пилот.
- Нет, в офицерский тоже не надо. Николай, ты меня послушай внимательно. Мы сейчас поедем в морг, тот, что нам вполне привычен...
- Как?! - парень в ужасе попытался обернуться, но готовая к этому Катрин ухватила его за ворот куртки и заставила смотреть вперед.
- Голову не теряй. У нас в машине один официальный покойник. Официальный.
- Катерина Олеговна, вы чего? Разве так можно?! Помощь же надо, докторов...
- Тьфу, Николай, я тебя сейчас слегка ударю. Ты выполняй и не задавай вопросов. У нас тут не богадельня, а серьезный отдел. С разными секретными заданиями и неожиданными поворотами. Не всегда трагическими. Понял?
- Нет, - честно признался мальчишка.
- Ну, и не надо тебе понимать. Просто слушайся. Сейчас заезжаем в мертвецкую, берем там гроб, никого не оставляем, едем по следующему адресу...
- Но она же не умерла! Не может наша Люда вот так сразу...
- Ты в операции участвуешь. В секретной. "Могла - не могла", "умерла - не умерла" - это вышестоящее руководство единолично решает, - сердито сказала Катрин.
- Да не верю я в вашего бога! Давайте в больницу! Что нам в том боге, когда хирург нужен!
Катрин фыркнула, заднее сидение тоже издало чуть слышный звук.
- Ой! - сказал пилот.
Катрин вовремя придержала вышедшую из подчинения "баранку" и с чувством поведала:
- Ты, Никола, не водитель ответственного отдела, а авто-баран какой-то. Ты который раз нас угробить пытаешься? Молчи и никаких вопросов. Теперь понял?