Многие большевистские лидеры были недовольны такими эстетическими аргументами в пользу революции, напыщенными и часто непонятными религиозными и апокалиптическими образами не меньше, чем поэтическими и прозаическими нападками на нее [Templeton 1967:386–387]. Их чувствительность отчасти объяснялась осознанием того, что, несмотря на все уверения в обратном, их собственные отчеты об Октябре казались лишенными красок и страсти. Лаконичные сообщения о занятии стратегических пунктов Петрограда в определенной степени оживлялись кричащими заголовками на транспарантах и емкими – или не столь емкими – лозунгами. Тем не менее большевикам не хватало одного центрального элемента для эмоционального раскрытия революционной сущности Октябрьской революции, на отсутствии которой настаивала оппозиционная пресса. Большевикам нужен был особенный и узнаваемый символ революции как динамичного и драматичного события. Им нужна была своя собственная, октябрьская Бастилия. А противники сделали все возможное, чтобы ею для большевиков не стал Зимний дворец.
Взятие Зимнего
На первых порах большевистские газеты предприняли несколько попыток представить центром Октябрьской революции Смольный – место провозглашения революции и место нахождения нового правительства. В этом центре революции всем заправлял «дух суровой пролетарской дисциплины». В качестве парадигмы будущего нового общества «оживленную, кипучую жизнь» Смольного можно было увидеть на первом этаже, в почтовом и автомобильном отделах, караульных комнатах и фабрично-заводских комитетах. «Боевые центры» революции занимали третий этаж[120]. Тем не менее этому статичному, хоть и оживленному, месту действия все же не хватало динамики и драматических возможностей Бастилии. Кроме того, он слишком сильно ассоциировался с большевиками и мог показаться чересчур специфическим местом, чего большевики изо всех сил старались избежать.
Еще раньше самих большевиков их оппоненты увидели потенциальную символическую силу единственной согласованной военной операции того дня в Петрограде. Газета «Дело народа» намекала на это, саркастично похвалив большевиков за взятие дворца:
Они могут гордиться своей победой, которую, конечно, поспешат вписать золотыми буквами на скрижали истории русской революции. Они двинули просто гвардию и красную гвардию, броневики, миноносцы, крейсера <…> против женского батальона и кучки юнкеров <…> Разве это не позорное дело?![121]
С самого начала противники большевиков использовали образ Зимнего дворца, резиденции Временного правительства, где заседали представители меньшевиков, для построения аргументации о причинах государственного переворота. В первых меньшевистских докладах противопоставлялось подавляющее превосходство большевистских сил, осаждавших дворец 25 октября, и отвага его защитников. Сообщалось, что последние успешно отразили попытки взять дворец вечером 25 октября[122]. «Новая жизнь» описывала изменения, произошедшие в настроении Временного правительства 26 октября: его решимость «самыми энергичными действиями в зародыше подавить» любую попытку захвата власти уступила место смирению перед лицом превосходящих сил[123]. «Рабочая газета» отметила решение осажденного Временного правительства 24 октября не подчиняться «незаконным требованиям» и указала на небольшое число большевиков, участвовавших в планируемом перевороте, а также на их изоляцию от эсеров, меньшевиков и Центрального исполнительного комитета Советов. Более того, продолжала статья, большевистские пикеты, размещенные на одной из дорог, ведущих на Дворцовую площадь, не пустили делегацию городской думы в сопровождении членов меньшевистской и эсеровской фракций съезда Советов, которая направлялась к Зимнему дворцу вечером 25 октября, чтобы выразить протест против действий большевиков. Газета также предположила, что интерес масс к этой большевистской акции был не более чем любопытством, вызванным звуками выстрелов у дворца поздним вечером. Большевики якобы тщательно ограждали свою «народную» революцию от праздных взглядов: «Со всех улиц на направление к Зимнему Дворцу потянулись толпы любопытных, но пройти дальше расположения войск совета никому не удается, так как стоящие пикеты никого не пропускают»[124].