Как только дворец пал, меньшевики и эсеры перестали изображать смелое, пусть и абсурдное, сопротивление законного правительства большевикам. Вместо этого Зимний дворец предстал совершенно иным местом – лишенным всякого значения очага реальной власти. Оппозиционные правительству газеты сообщали о нежелании казаков сражаться за дворец, о растущей тревоге и растерянности на лицах защитников, о том, как Временное правительство вело бесконечные разговоры. Зимний дворец предстал символом «паралича власти»[125]. Почему, спрашивал поэт и публицист В. А. Амфитеатров в своем дневнике 25 октября, казаки и юнкера должны были оставаться защищать социалистическое, левое правительство, которое, по сути, отличалось от большевиков «лишь количественно, а не качественно» [Амфитеатров-Кадашев 1994: 6]. Один доброволец, отправившийся на защиту Зимнего дворца в полдень 25 октября, увидел лишь «полное отсутствие распорядительности, несмотря на то, что там имелось довольно много воинских частей»[126]. Министр юстиции Временного правительства П. Н. Малянтович в это время беспрепятственно вошел в соседнее здание Главного штаба: «Все ли это “свои”? Сколько здесь большевиков? Их может быть сколько угодно. Входи и… бери. Они потом так и сделали: вошли и сели, а те, кто там сидели, встали и ушли – штаб был занят». Это убедило Малянтовича, что «защита [Зимнего дворца] бесполезна – бесцельны жертвы» [Малянтович 1918: 113–114, 129]. Отказавшись от представления Зимнего дворца как последнего героического оплота Временного правительства, его попытались лишить любого потенциального символического значения для большевиков. Зимний дворец, писало «Утро России», переживет большевиков так же, как пережил царя, которому служил до этого[127].
Оппоненты большевиков противопоставляли Зимний как символ институционального бессилия грубой силе беспринципной и бессовестной толпы, которая, хоть и вдохновлялась большевиками в Смольном, отнюдь не подчинялась им. Солдаты, «под влиянием… в толпе пьяных», разбили во дворце окна винных погребов, позволив толпе начать «пьяную оргию»[128]. Амфитеатров записал в своем дневнике 26 октября, что слышал рассказы о ночной «резне» в коридорах дворца, а также о «мерзости и подлости» обращения с женским батальоном, после того как к юнкерам проявили милосердие и позволили им уйти [Амфитеатров-Кадашев 1994: 6][129]. По сообщениям оппозиционной прессы, в ночных пьяных эксцессах участвовали солдаты, красногвардейцы, матросы, а на следующий день во дворец пришли женщины, которые воровали бутылки с вином и потом продавали их на улицах. Пьяная оргия продолжалась весь день, и после нее Дворцовая площадь оказалась усыпана телами хмельных солдат и матросов: «Со вчерашнего дня в городе появилась масса продавцов вина из Зимнего дворца. Солдаты продавали заграничный коньяк по 20 р. за бутылку, а выдержанное старое вино по 5 и 7 р. бутылка. В Александровском рынке таких продавцов можно было встретить на каждом шагу. В течение дня 25 ноября на улицах и в трамваях попадались пьяные солдаты»[130]. Военные части, которые были отправлены из Смольного, чтобы остановить грабежи и разрушения, в итоге к ним присоединились. Красногвардейцы, арестовавшие солдаток женского батальона, по сообщению газеты «Дело народа», так жестоко обращались с ними во время содержания в военном лагере Левашово, что три женщины покончили жизнь самоубийством. Убитые и раненые, усеявшие площадь и Литейный проспект, появились не в результате революционной борьбы, а после пьяных драк вооруженных людей. Этих людей не вдохновляла ни революционная сдержанность, ни высокие революционные идеалы. «Дело народа» привела в пример Николая Подвойского, лидера ВРК, чтобы проиллюстрировать поведение, недостойное революционера. По словам газеты, незадолго до Февральской революции он в слезах умолял царского чиновника в Петрограде не ссылать его в провинциальный город, уверяя, что откажется от политической деятельности. Автор с отвращением вспоминал этого «“революционера”, который за теплое местечко в Петрограде отрекался от всего, что он исповедовал». Поэтому неудивительно, что этот «революционер», «оставаясь в тени, обманным образом вел солдат на бойню и вел войну с женским батальоном»[131].
128
Факел. 1917. 25 октября. Нижеследующее описание взято из этой статьи и следующих материалов: Н. Р. Под знаменем революции // Рабочая газета. 1917. 1 нояб.;
129
Об изнасиловании участниц женского батальона см.: «Дело народа» от 2 и 5 ноября 1917 года.