…ритуал сложился в 70-е годы XIX века. В 1877-м на похоронах поэта Николая Некрасова пришедшие выступали с радикальными речами возле свежей могилы. В 1891 году похороны литературного критика, писателя-народника и участника революционно-демократического движения Николая Шелгунова на Волковом кладбище в Петербурге вылились в организованную демонстрацию с участием семисот мужчин и женщин, которую лидер этой демонстрации и глава марксистской «группы Бруснева» Михаил Бруснев назвал первым появлением российского рабочего класса на арене политической борьбы [Мерридейл 2019: 112].
Как впоследствии большевики, революционеры видели все те возможности, которые открывал траурный акт. Их противники тоже понимали, что так называемые «красные похороны» – это фундаментальный вызов старому порядку и что с ними нужно бороться на каждом шагу. Если эти светские похороны были тщательно срежиссированы, чтобы передать ощущение новых традиций Советской России, то традиционные религиозные похороны, которые также проходили в эти месяцы, были в равной степени направлены на утверждение старых ценностей.
Смерть была слишком ценной сферой для борьбы старого и нового, и ни одна из сторон не могла оставить ее без контроля. С первых же дней после прихода к власти новое правительство стремилось вписать Октябрьскую революцию в ритуализированное поминовение революционной смерти. Кинематографисты, которым было поручено создать многосерийный документальный фильм об Октябрьской революции в начале 1918 года, считали «красные похороны», наряду с массовыми сценами, уличными демонстрациями, народными собраниями и изображениями баррикад «выдающимися моментами русской революции»[160]. 4 ноября 1917 года газета «Социал-демократ» призвала население «сохранить память о Московских боевых днях и о погибших товарищах», отправив редакции газеты «списки убитых и раненых, эпизоды борьбы»[161]. Скудная, неполная и часто неверная информация, собранная благодаря таким обращениям, вместе с некрологами из газет и журналов того периода в конечном итоге была опубликована в виде книги, и мученики обрели в смерти определенную революционную цель, а также недвусмысленную большевистскую идентичность, которая, вероятно, была неизвестна им при жизни [Лежава, Русаков 1924][162].
Рис. 3. «Красные похороны» в Москве, ноябрь 1917 года (предоставлено Государственным центральным музеем современной истории России)
Большевистские газеты публиковали списки раненых и убитых, которые теперь лежали в госпиталях и лазаретах Петрограда и Москвы, называя их имена и социальное положение: рабочий, матрос, юнкер, офицер и так далее[163]. Такое индивидуальное мученичество резко контрастировало с целями комитета, созданного некоторыми небольшевистскими газетами из представителей различных общественных организаций и политических партий для организации фонда обезличенных «жертв диктатуры большевиков». «Сотни и тысячи… жертв большевистского террора» слишком многочисленны, чтобы их перечислять поименно, намекали энтузиасты фонда, хотя регулярно публиковали списки тех, кто сделал взнос в фонд, с указанием сумм, которые они пожертвовали, и их социального положения (например, врач, группа государственных служащих, бухгалтер, акционерное общество)[164].
За неимением мучеников в Петрограде из-за относительно бескровного характера событий в столице большевики сначала использовали более кровавые столкновения в Москве, чтобы представить революционный опыт как личную жертву во имя коллективного искупления. В Москве была создана Комиссия по организации похорон жертв революции, которая подготовила одно из первых торжественных захоронений уже в пятницу, 10 ноября[165]. Домовые комитеты обеспечивали общественную поддержку похорон, а родственники убитых, желавшие на них присутствовать, должны были сначала получить удостоверение от Совета рабочих депутатов. В назначенный день закрывались все фабрики, заводы и торговые предприятия, кроме относящихся к пищевой промышленности. Утром в день похорон отдельные делегации с красными знаменами прошли от рабочих кварталов города по московским улицам через Иверские ворота и далее на Красную площадь к братской могиле у Кремлевской стены. В 11 часов утра появилась процессия, несущая гробы: некоторые открыты, некоторые закрыты. Гробы павших красногвардейцев несли на плечах рабочие, гробы солдат везли на пушечных лафетах. Участники шествия несли венки, красные и черные знамена, а хор пел «Вечную память». Со стен Кремля свисали огромные красные плакаты, провозглашающие: «Да здравствует пролетарско-крестьянская революция!», «Да здравствует демократический мир!», «Да здравствует братство народов!». На гигантском красном знамени, висевшем во всю длину стены, вышитыми белыми и золотыми буквами красовалась надпись: «Жертвам – предвестникам всемирной социальной революции!»[166] Оркестр играл похоронный марш и «Марсельезу», несмотря на давнюю неприязнь к ней большевиков и многих других социалистов как к «буржуазному» гимну Французской революции и Временного правительства России [Figes, Kolonitskii 1999:63–64]. Погребальная процессия представляла собой картину новой официальной иерархизации советского общества: впереди рабочий и крестьянин несут знамя районного комитета партии, за ними идет хор, затем ряды гробов, после – родственники убитых. Замыкали процессию оркестр и представители различных государственных, партийных и военных организаций. У могилы над рядами гробов маленькие девочки пели «Вечную память», а ораторы произносили речи, отмечая, как язвительно заметила популярная «Газета для всех», «“победу” большевиков»[167]. Наконец гробы были опущены в братскую могилу.
160
Речь идет о фильме «Годовщина революции» (см.: Правда. 1918. 2 нояб.); черновые планы фильма см. в: ГАРФ. Ф.1235. Оп. 94. Д. 151. Л. 291–295.
164
См. «День» от 17 ноября и 2 декабря 1917 года; «Новый день» от 19 ноября 1917 года; «Полночь» от 24 и 25 ноября 1917 года. Большевистская пресса также публиковала суммы пожертвований, переданных семьям погибших моряков экипажами различных морских судов (см. «Правду» от 8 декабря 1917 года).
165
Описание взято из «Социал-демократа» от 9 ноября 1917 года и «Газеты для всех» от 12 ноября 1917 года.
166
Оригинальный лозунг «Жертвам – предвестникам мировой социальной революции», запечатленный на съемке похорон, в работе Джона Рида превратился в «Мученикам авангарда мировой социалистической революции» [Листов 1966: 247]. Как мы увидим, замена «жертв» «мучениками», «предвестников» «авангардом» и «социальной» революции «социалистической» в памяти Рида была результатом развития нарратива Октября в течение следующих нескольких лет.