— Никаких заявлений, — услышали мы категорический отказ. — Ваше дело учиться.
Помню, как нехотя и ворча что-то под нос, поплелся я обратно в читалку… Но знал ли я в тот день, что уже через месяц мне, как и всему коллективу нашего института, придется лицом к лицу столкнуться с этой страшной войной!
Нам был дан приказ эвакуироваться в Армавир. В Армавире нас встретили фашистские бомбы. Мы получше упаковали все ценное учебное оборудование, и я, как старший группы, получил указание транспортировать груз на полуторке к Каспию, дабы поскорее переправиться на тот — туркменский берег, казавшийся совершенно безопасным. И это не удалось. На одной из дорог, забитых беженцами, воздушная волна от взорвавшейся невдалеке бомбы выбросила меня из кузова. Я потерял сознание, а когда очнулся — увидел вокруг тела убитых, услышал стоны раненых — детей, стариков, женщин. Да, вот она, война: хоть далеко до линии фронта, но горя не меньше…
Как ни тяжело было, как ни охватывало в те минуты отчаяние от того, что нам, молодым, крепким парням не разрешали повернуть назад, к местам боев, мы понимали: приказ надо выполнять, и, гася в груди ярость, ехали все дальше и дальше на восток.
Осенью 41-го в нашем Крымском медицинском институте организованно, в точно требуемое учебным планом время начались занятия. Но учились мы уже в глубоком тылу — в старинном казахстанском городе Кзыл-Орде, где горисполкомом нам было предоставлено одно из лучших зданий. Мы учились днем, а ночами работали. Работали в размещенных в городе и его окрестностях военных госпиталях в качестве санитаров, медбратьев, ночных сиделок у постели тяжелораненых бойцов. Помогали копать арыки, разгружать вагоны на железнодорожной станции. Так продолжалось до 1944 года.
А в 1944-м, сдав успешно выпускные экзамены за лечебный факультет, я получил диплом врача-лечебника. Первой мыслью после получения диплома было: «На фронт!»
Но на распределении строгий председатель государственной комиссии охладил мой пыл:
— В тылу, молодой человек, не легче, там бушуют эпидемии. Поедете спасать тыл. Вот вам направление на Южный Урал.
Так я попал в только что образованную Курганскую область. В облздравотделе получил назначение в районный поселок Половинное. Оказалось, что там уже работало двое эвакуированных врачей, а поскольку в соседнем, Косулинском районе, даже в райцентре Долговке не было ни одного врача, меня спустя три месяца перевели туда в больницу и не просто врачом, а главным. Прибыл в Долговку в том, в чем пробегал два года по Кзыл-Орде: заношенной фуфайке, единственных чиненых-перечиненых брюках, легкой парусиновой фуражке, с деревянным чемоданчиком в руке. Стояла осень. Незадолго до приезда в Долговку мне исполнилось 23 года.
Оперирует Г. А. Илизаров.
Так получилось, что я очень люблю работать по ночам. Ночи — это то время, когда ко мне приходят самые хорошие мысли. И сейчас мне кажется, что эта многолетняя привычка как врача, как экспериментатора работать, мыслить по ночам пришла ко мне там, в Долговке, в сельской больнице.
А много времени для этого я, начинающий врач, не имел: днем предельная загруженность текущими делами. Отказаться же от исследований, от научного поиска, от творчества не мог, как, наверное, не может поэт по призванию отказаться от необходимости сочинять стихи.
…Шел предпоследний год войны. На громадном протяжении фронта произошел полный перелом в нашу пользу. Позади были Сталинград, Курская дуга. Советская Армия наносила новые ошеломляющие удары по фашистам, но уже за пределами нашей страны. И хотя жилось нелегко, мы высоко держали голову, потому что уже видели Родину в лучах Победы.
Чем занимался я, обычный сельский врач? Моя деятельность очень напоминала то, что составляло заботы земского врача, только с обязанностями в условиях войны и лишений донельзя усложненными. Главный врач районной больницы — это звучало, конечно, солидно, но я не один год оставался в Долговке единственным специалистом с высшим медицинским образованием. Единственным на медицинское учреждение, обслуживавшее помимо большого села еще и добрый десяток деревень и поселков. Однако добиваться, чтобы прислали помощников, язык не поворачивался: трудно было всем.