По предложению Владивостокской делегации съезд объявил о введении Советской власти на всем Дальнем Востоке. Через несколько дней, 2 января, съезд закончил свою работу.
Последним пунктом, где еще держалась эсеро-меньшевистская контрреволюция, где Советам не удалось взять власть в свои руки в течение всего января, был Благовещенск.
1 февраля Благовещенский Совет объявил себя полномочной властью в городе и в области. Атаман Гамов с частью своих сторонников сбежал на китайскую сторону Амура, где начал формировать свои силы для контрнаступления.
1 февраля Благовещенским Советом была раскрыта контрреволюционная организация «Союз борьбы с анархией», было арестовано 22 офицера, обнаружены склады винтовок, револьверов и патронов. Все оружие было передано армии.
За арестованных офицеров пытался заступиться японский консул, пославший петицию местным властям с требованием об освобождении задержанных, но ему было указано на неуместность его вмешательства. Тем дело и кончилось.
Октябрьская революция победила по всему Дальнему Востоку.
Октябрь в деревню принесли фронтовики. Они возвращались в деревню поодиночке, а иногда по двое-трое. Обросшие густыми бородами, в почерневших от окопной земли, истрепанных, опаленных шинелях, в шапках-треухах, грязных и пропитанных потом, в башмаках, часто стянутых проволокою, голодные и истощенные.
Но несли с собой винтовки, аккуратно завернутые в тряпки или в газетную бумагу. Солдатские сумки тяжело оттягивали плечи — вместо хлеба они были набиты патронами. У некоторых на поясе висели гранаты.
Солдаты шли с разных фронтов, они были подозрительны и недоверчивы даже друг к другу. Они знали, что армия не только разложилась и рассыпалась по домам, но и разделилась на враждебные друг другу группы.
Часто бывшие друзья из одного и того же села встречались смертельными врагами.
Вот почему, вернувшись домой, в деревню, они пристально вглядывались друг в друга. Прощупывали, осваивались, собирались вместе, длинными осенними ночами подолгу беседовали о насущном. Солдаты вели себя тихо, но они очень внимательно присматривались к жизни деревни. Казалось, они нисколько не удивлены, что жизнь деревни не изменилась, что здесь по-прежнему все застойно, неподвижно.
Но так только казалось.
В середняцких семьях молодые солдаты не ладили с отцами, братьями. Жизнь отцов казалась им бессмысленной, непонятной стала мужицкая жадность. Часто они совсем уходили из семьи в город.
Однажды село Зеньковку слух облетел: из города комиссар советский приехал.
— Начальство послушаем, — сдержанно говорил Микола Маер, — нам хлеба не просить.
Микола Маер — крепкий мужик-середняк, имеет достаток и в хлебе не нуждается.
— Кто с достатком, тому не тужить, а вот нам думать надо, — осторожно возразил фронтовик Стогов.
Комиссар сидел у председателя волостного земства Потугина и настойчиво его пытал:
— Какие газеты к вам попадают?
— Раньше все земские присылали, ничего, народ спокойно относился...
— А теперь?
— Теперь вот новое... Солдаты с фронта новых газет привезли. С тех пор сладу нет. Декреты там насчет земли, голота и баламутится, бедность свою высказывает.
— Требуют они что?
— Кто их знает. Говорят, земля должна быть поровну, а толком никто не знает, голова кругом.
— А ну, созови мне эту голоту, я поговорю с ними.
— Опокою нет: даешь, говорят, землю и всё.
— Собирай, разберемся.
Солдаты узнали, что комиссар приехал. Послали к нему ходока Петра Стогова.
— Узнай, кто он, и скажи, фронтовики, мол, поговорить хотят.
— Ладно...
Стогов постучал в окно председателю.
— Кто там? — спросил Потугин.
— Отопри, Михайло Софроныч, к комиссару дело есть.
— Да спит он ужо...
— Ничего, пускай! — крикнул комиссар из горницы.
— Стогов, ты что ли? Ну, проходи. Поздно ходишь, — ворчал недовольно председатель. — Дня вам не хватает.
— Здравствуй. Комиссар из города? Дело есть.
— Да, комиссар. Ты выдь-ка, хозяин, мы поговорим тут. Ну, сказывай, какое дело?
— Ты вот скажи, зачем ты приехал-то сюда?
— А тебя кто послал ко мне?
Стогов нерешительно ответил:
— От солдат я, от фронтовиков. Поговорить послали.