— А насчет скота?
— И скота у середняков отбирать не будем.
Послышались облегченные вздохи.
— Надо из Знаменки мужиков пригласить, пусть завтра на Совете нашем нам расскажут, как они Советскую власть строят, — предложил Стогов.
— Правильно, — шумно поддержали Стогова мужики. — Надо, чтобы Петруха Еремин приехал, председатель ихний. Дельный мужик. Из Еловки тоже пригласить.
Решили пригласить из трех соседних волостей, где уже имелась Советская власть.
— Товарищи, еще один вопрос, — обратился к мужикам комиссар, — надо завтра на выборы Совета мобилизовать всех ваших женщин.
Мужики зашумели.
— Куда их от ребят-то, от скотины!
— Нет, товарищи, не сделайте ошибки. Кулаки как узнают, что завтра Совет выбирать будем, мобилизуют всех своих баб и выберут нам свой кулацкий Совет с помощью баб. Советская власть всем права дала.
— Ведь правда! — тряхнул головой Маер, — придется баб на выборы гнать, а то ведь беда!
— Ну что же, баба тоже человек, пусть и она выбирает, — раздались снисходительные голоса.
На следующий день народу к волости собралось до тысячи человек, как и предсказывал комиссар. Кулаки пришли семьями. В помещение не входили, расположились перед крыльцом волости.
Собрание открыл Потугин.
— Граждане, надо выбрать председателя собрания. Называйте!
— Потугина! Стогова!
— Двоих, значит. Кто за Потугина?
Кулаки дружно подняли руки, за ними подняла часть середняков и женщин. Подсчитали.
Двести семьдесят.
— За Стогова!
Стогов получил четыреста пятьдесят голосов. Остальные воздержались.
— Наша берет, — шепнул Стогов на ухо комиссару.
Стогов занял место председателя. Протокол писал волостной писарь Сычук.
Комиссар сделал доклад о текущем моменте и задачах Советской власти.
— Везде уже Советская власть введена, только в богатых селах еще живут земские управы. Пора и нам выбрать Совет.
Кулаки понимали, что Совет будет и у них, и давно к этому готовились. Они надеялись, что и в Совете они будут руководить. Поэтому особо и не возражали.
— Мы что же, мы не против Советской власти. Трудились на пользу земства, потрудимся и на пользу Советской власти, — примирительно выступали кулаки. Они также выставили свой список, даже предложили объединить списки и голосовать единогласно, но беднота запротестовала.
— Неча объединять, опять на шею сядете. Голосуйтесь отдельно.
— Можем и отдельно, не возражаем.
Жены бедняков потребовали, чтобы им дали три места в Совете.
— На выборы позвали, а места в Совете не даете, голосовать не будем.
— Ать ты, засуетился Маер, — не предусмотрели; может, на другой раз, бабы, а?
— Неча на другой раз, давай теперь, а то с собрания уйдем.
— Дать надо женщинам место в Совете, — поддержал комиссар.
— Да ведь список-то полон, лишек, пожалуй, будет?
— Ничего, — подтвердил комиссар, — включить надо женщин.
— Называйте, бабы, кого? — предложил председатель.
— Настю Новоселову, вдову солдата Егора.
— Есть. Еще?
— Екатерину Егоровну — учительшу!
— Есть. Еще кого?
— Пелагею Маерину!
— Как Пелагею! Постойте! — заволновался Маер. — Коров-то я што ли буду доить?
— Подоишь! Пиши Пелагею, — настаивали дружно бабы.
— Тьфу, оголтелые...
— Ничего, товарищ Маер, хорошая, значит, у тебя баба, раз в Совет выдвигают.
— Да я что же, вот с хозяйством забота...
Включили в список и Пелагею.
Кулаки подсмеивались:
— Ишь бабы в ход пошли, на помощь Советской власти вербуют.
— Приступим, граждане, к голосованию.
— Кто за первый список, что от бедноты с середняками, поднимите руки.
Поднялся лес рук.
— Микола, считай, сколько будет.
Микола залез на скамью и начал считать — четыреста восемьдесят.
— Теперь кто за второй список!
— Тоже мне считать? — спросил Маер.
— Мы сами посчитаем, — заявил Потугин и тоже залез на скамью рядом с Маером.
— Считайте оба, правильнее будет.
— Триста двадцать, — объявил Маер.
— Стой! Прошибка, — заявил Потугин, — пересчитать надо. Вы, бабы, не опускайте рук-то!
Пересчитали снова. Маер молчал, ждал, сколько скажет Потугин.
— Ну, сколько там? — спросил председатель.
— Не хватает што-то, — неуверенно ответил Потугин, — не все пришли, должно... Подождать бы голосовать-то?
— Говори, сколько? — потребовал председатель.
— Триста шестьдесят у меня.
— Чудишь, Потугин, триста двадцать, — уличил его Маер.