— Вам.
— Нам?! Партии народной свободы? — Жиденькие брови кадета, изображая крайнее удивление, подняли к всклоченным волосам рубцы сухой кожи.
— Нет, не партии, вам лично.
Кадет вдруг сгорбился, покраснел, потом какая-то мысль выпрямила его, он уставил в Гедеонова свои бесцветные глаза. В них затеплилась по-иезуитски хитрая улыбка. Гедеонов откинулся в кресле и закатился своим заливистым шелестящим смехом. Папироска выпала из его пальцев.
Из коридора в кабинет властно и шумно распахнулась дверь. На пороге остановился стройный юноша с окладистой черной бородой и пушистыми бакенбардами, одетый в серо-голубую гимназическую шинель. Это был председатель уездной земской управы, вождь эсеров Н-ского уезда Салынский, самый лучший оратор в городе, недосягаемая мечта уездных и городских барышень. Гедеонов и Дьяконов встали, держа руки по швам, и, как опытные службисты, маскируясь почтительностью, откланялись гимназисту с бородой.
— Как же это вы, батенька? — обратился Салынский к Дьяконову, остановившись против него и сбрасывая с себя шинель. Он всегда это делал, когда собирался говорить внушительную речь. Гедеонов подхватил шинель и положил на спинку своего кресла. Салынский белыми тонкими пальцами поправил бакенбарды. — Ведь мы же с вами договорились в Пустую Копань назначить Нила Сверщевского?
Дьяконов, облизывая сухие тонкие губы, начал бормотать в свое оправдание:
— Бейте нас, Георгий Вячеславович, таскайте за волосы, не устояли мы против Баринова. Сами понимаете: как-никак, а все-таки член президиума губернской земской управы. Он нам поставил ультиматум: «Назначайте Северьянова или будете иметь дело с губернской земской управой». Ведь он, знаете, какой гром!..
Гедеонов шмыгнул носом и заговорил с украдкой, стараясь успокоить начальника:
— Мы, Георгий Вячеславович, этого большевика упекли в школу, где неделю тому назад дезертиры убили учителя.
— Ну, тогда черт с ним… Хотя… Нет, нет… Укреплять позиции большевиков в деревне?!
— Мы его при всяком удобном случае можем убрать, — покорно предупредил вспышку гнева у Салынского Дьяконов. — Это же в нашей с вами власти. А случаи всегда найдутся.
Северьянов тем временем, проходя по коридору мимо учительниц, все еще ожидавших кассира, весело им улыбнулся. «Большевик, а улыбается!» — мелькнула у Гаевской насмешливая мысль. Она, как и многие тогда среди интеллигенции, под влиянием оголтелой агитации «черной сотни» представляла большевиков самыми жестокими на свете людьми, которым чужды обыкновенные человеческие чувства и переживания.
В глубоких потемках коридора, у дверей канцелярии, Северьянов натолкнулся на Баринова. Старый земец доброжелательно ткнул его в бок свернутой в трубку газетой с генеральским воззванием.
— Это про вас тут пишут?
— Про нас, Алексей Васильевич.
— Не сносить тебе, парень, буйной головушки.
Северьянов взглянул на Баринова с благодарной усмешкой.
— Двух смертей не бывать, а одной не миновать, Алексей Васильевич. Наша теперь доля такая: либо шея прочь, либо петля надвое.
Глава II
— Нил! Нил! — кричала Даша, белокурая подруга Симы Гаевской, сложив в трубочку ладони в черных перчатках. Голос ее падал и тонул в плавных звуках духового оркестра, игравшего вальс «Осенний сон».
Молодой человек в сером темном пиджаке, зеленой студенческой фуражке, которого звала подруга Симы, шагал задумчиво в ногу с Орловым — офицером, одетым в шинель с тщательно выглаженным правым пустым рукавом, вправленным в карман. И студент и офицер неожиданно затерялись в толпе, на главной кольцевой дорожке железнодорожного садика. Гаевская сердито сжала ладонь подруги, пытавшейся снова выкрикнуть имя студента.
— Не сходи с ума, Даша! Смотри: на нас с тобой уже обратили внимание. И вообще… Ты мешаешь мне слушать музыку.
— А может быть, я хочу, чтобы на меня сейчас все смотрели? А твой «Осенний сон» я терпеть не могу.
— Тогда иди одна! — Гаевская решительно высвободила руку, на которой повисла Даша.
— Я шучу-у! Мне тоже «Осенний сон» нравится.
В это время девушки опять увидели студента с одноруким офицером. Оба они стояли у скамейки и всматривались в двигавшийся по широкой песчаной дорожке людской поток.
— Нил, ты слышал, как я тебя звала? — смело взяла Даша под руку студента.
— Нет, не слышал.
— Знаешь, Нил, все учителя нашей Красноборской волости сегодня в городе.
— За керенками явились, — со злой усмешкой объявил офицер и, скользнув по чистенькому черному велюровому пальто-клеш и новеньким лакированным туфлям-лодочкам Даши, сказал себе: «Как они ухитряются на эти несчастные тридцать рублей керенками жить да еще прилично одеваться?»