Дабы предотвратить новые попытки к восстанию в других юнкерских училищах, Военно-революционный комитет решил провести разоружение этих училищ. Решение это, однако, вынесено было не сразу. Нам пришлось иметь дело с Константиновским артиллерийским училищем на Балканском проспекте. Это было уже в то время, когда под Питером шло сражение с казаками Краснова. По Николаевской железной дороге, кажется, в Колпино, должен был выступить Лодейнопольский пехотный полк на тот случай, если казаки вздумают метнуться наперерез Николаевской дороги, чтобы разъединить Питер и Москву. К этому полку придавалась распоряжением Военно-революционного комитета артиллерия Константиновского училища. Наш штаб получил сообщение, что училище отказалось подчиниться приказу комитета, и на нас возлагалась задача или заставить его выполнить приказ, или немедленно училище разоружить. Выполнить распоряжение революционного комитета предложено было мне и Каллису. Свободных матросов в это время, у нас не оказалось, — все были, заняты на фронте против Краснова, для операции забрали кронштадтских красногвардейцев.
Отряду было приказано расположиться против училища, мы с Каллисом решили вдвоем пойти и предварительно выяснить с командой училища ее отношение к революции. Условились с начальником отряда: если через полчаса не вернемся, больше не ждать и начинать обстрел и атаку.
Вошли в помещение комитета команды. Комната переполнена, идет о чем-то жаркий спор, при нашем появлении все смолкает.
«Мы представители Военно-революционного комитета. Вами получен приказ комитета о выступлении?» — «Да, получен». — «Почему он не исполнен? Признаете вы власть рабочей революции?» — и ряд других вопросов.
Кто-то из командного комитета стал оправдываться: «Прежде всего, команда революционной власти подчиняется безусловно, но выступить артиллерия не могла, потому что ей не было дано пехотного прикрытия».
Отговорка явно несуразная — наготове к выступлению стоял и ждал Лодейнопольский полк. Саботаж и неповиновение очевидны. Ровным, спокойным тоном Каллис заявляет: «Никаких в дальнейшем уверток и колебаний, — или точно и беспрекословно выполнять приказы, или все немедленно будете арестованы. Сопротивление аресту будет наказано смертью».
Слова Каллиса производят сильное впечатление: «Мы готовы, в любую минуту, когда прикажете…»
Дело кончено, но за разговорами мы совсем забыли об условленном получасе. Лишь случайно у кого-то в руках я увидел часы, взглянул на свои и стремглав бросился к выходу: на исходе была последняя минута.
Красногвардейцы рассыпались частью цепью, приготовившись к стрельбе, частью подошли к железным воротам, бывшим на запоре, от которых сторож благоразумно сбежал. Его разыскали, отперли ворота, и отряд, не трогая команды, пошел обыскивать училище и офицерские квартиры. В сущности, это не был обыск, просто заходили и спрашивали оружие, — офицеры отдавали, и этим кончалось. Разоружение Константиновского училища прошло вполне благополучно, а на другой день команда выступила с артиллерией на Николаевский вокзал.
На нас же с Каллисом было возложено проследить за отправкой артиллерии и полка до конца, т. е. до момента отъезда их эшелонов. Здесь мы натолкнулись на «викжеляние» дорожного комитета. Он, по союзной политике Викжеля, объявил себя «нейтральным». Командира и полковой комитет лодейнопольцев мы нашли в большом затруднении: дорожный комитет отказывал в отправке эшелона. «Как же быть? — вопрошал нас председатель полкового комитета, — мы явились воевать с казаками, а не с железнодорожниками».
Видимо, Лодейнопольскому комитету выступать на позиции не улыбалось. Нечего греха таить, были у нас такие части «решительных» противников войны, которые не хотели никаких позиций, кроме домашних. Грызть семечки, кричать «ура» и «долой», принять большевистскую резолюцию — это куда ни шло, а вот сражаться: «это уж вы сами». В комитете лодейнопольцев такие настроения проглядывали. Ими занялся Каллис и скоро привел их в «православный» вид, — сговорились. Но дело было за железнодорожниками. Тут мы настояли прежде всего на отправке — к машинисту подсадили пару матросов. Казалось все налаженным и благополучным. Эшелон готов был тронуться. Вдруг один из «викжелеобразных» заявляет, что «комитет не ручается» за благополучный ход эшелона, — «мало ли что может случиться».