Город слал новые и новые ряды бойцов.
Тяжело ступая по мокрой дороге, скользя в канавы и громыхая походными кухнями, один за другим шли полки солдат.
Их перегоняли грузовики; на каждом 40–50, может быть больше, человек рабочих. Их слали заводы. У них винтовки и ничего больше. Где они остановятся, что будут есть, кто будет подбирать у них раненых и возьмет убитых — они долго не думали над этим. Схватили винтовки и бросились — победить или умереть!
Новые грузовики. Опять рабочие. Красная гвардия. Кого тут нет? Фабричная молодежь, подростки восемнадцати-двадцати лет, какие-то три гимназиста с ними и, обеими руками держась за винтовку и покряхтывая на выбоинах тракта, старик рабочий лет шестидесяти пяти. Седой и суровый, он кажется каким-то пророком среди этого грузовика молодежи.
Кругом на поле тысячи людей. В грязи и сырости они роют окопы. Разматывают и укрепляют колючую проволоку. Проволока всюду в гигантских клубках. Завтра она затянет собой все подступы к столице.
Кто руководит этой работой? Где инженеры? Саперы? Специалисты? Кто дает им указания?
Никто! Это Армия Революции…
Ближе к Пулкову по обе стороны тракта какие-то одинокие фигуры. Прямо в поле. Насколько хватает глаз, можно видеть отдельные черные точки.
Количество их постепенно увеличивается. Это значит, что подошел новый грузовик и ушел обратно, оставив в поле 50–60 матросов.
Выкопав или отыскав какое-нибудь углубление в поларшина, на расстоянии 30–40 шагов один от другого, они стоят здесь в поле под октябрьским дождем, зорко всматриваются в сторону врага и карабинами сдерживают тех, кто грозит им пулеметами из блиндированного поезда.
Армия Революции имеет достойных часовых!
Это их назвали когда-то: «краса и гордость революции».
На равнинах Пулково — Царское они скромно подтвердили, что это так.
Путиловская молодежь. Красная гвардия.
Неизвестно, откуда появлялись они там, где было хоть какое-нибудь прикрытие. Теплушка, грузовик, вагон — им все равно.
Из-за него, между колес, из-за рельс и насыпи они посылали врагу свои залпы и неизвестно куда исчезали, когда «становилось жарко».
Это — партизаны Армии Октября.
Женщины, девушки, работницы. Они здесь же с сумками через плечо, с наспех сделанной повязкой Красного Креста; прямо с заводов и фабрик они явились сюда, чтобы не остались без помощи те, кто вышел защищать Октябрь…
Это воодушевление рабочих видел враг и решил принять свои меры.
По городу были пущены слухи, один чудовищнее другого.
Тем, кто стоял в Пулкове, нашептывали, что город уже занят казаками.
Малодушные дрогнули. Менее устойчивые пошли обратно.
Это было почти исключительно в полках и совсем не коснулось моряков и рабочих.
В 11 часов 30 минут вечера в Волынском полку было созвано собрание полкового и ротных комитетов «для выяснения создавшегося положения».
И командир, и офицеры полка усиленно внушали солдатам, что между отдельными частями войск нет связи, что неизвестно, где наш штаб, что мы не знаем даже, кто стоит впереди и кто позади нас, что рисковать при таких условиях людьми полка было бы безумием, и вывод делали, что надо вернуться в Петроград, чтобы оттуда сказать и Смольному и Керенскому: «Ни шагу вперед, ни капли крови. Договаривайтесь о власти открыто, при свете гласности и под контролем всего гарнизона. До тех пор ни шагу вперед, ни капли крови».
Ни призывы комиссара полка, ни речи несогласных с отступлением помочь не могли, и часть полка из Пулкова пошла обратно.
Ушли, конечно, командир и, кажется, все, без исключения, офицеры.
Ушли тотчас же, ночью, чтобы, по выражению представителя 11-й роты, «не освистывали их дорогой, как отступать будут».
Часть солдат, немного больше половины, не поддалась ни на какие уговоры и решила остаться, хотя бы им угрожала гибель. «Лучше умереть, — заявили они, — чем договариваться с Керенским».
Эта группа решила послать за ушедшими представителей полкового комитета и партийных товарищей и попытаться вернуть ушедших с дороги или даже из казарм, если они дойдут уже до Петрограда.
Петроград остался верен себе. Едва «отступившие» вошли в казармы, как пришедших закидали вопросами:
— В чем дело? Что случилось? Нет связи? А как же рабочие, а моряки, — ведь стоят же те под снарядами Керенского?!
— Нет организации!
— Вы просто трусы и изменники революции, — отвечали им. — А если нет — немедленно на фронт! На этот раз всем полком. Все, как один, — во искупление колебания и сомнений…