Выбрать главу

Способ легализации песен шёл очень своеобразно. Он был придуман такими тётками, как моя мама, но не ею — в данном случае. Просто тогда уже мы пользовались чужими наработками. В чём заключалась придумка: автор печатал свои пятьдесят песен или сорок стихотворений, складывал их в некоторую подборку и приносил в журнал. Заведующая отделом поэзии ставила штамп о принятии для просмотра. И дальше, якобы, пускали это в редакционную работу, то есть давали на рецензию, и так далее и тому подобное. Затем, если эти песни появлялись за границей — стопроцентно доказать, что их туда передал сам автор, было нельзя — то есть всегда возникал вариант иного способа доставки. Вот это и было легализацией его песен. И Сашины песни легализовала моя мама. Она работала в журнале «Москва», заведовала отделом поэзии, и ей это было, что называется, сподручно. Но мы прочитали эти пятьдесят песен. И огорчились. Лучшие Сашины песни, лишившись музыки, как ни странно, не имели того достоинства, каким обладали лишённые музыки тексты булатовских песен. В них не было органического присутствия той внутренней интонации, которая ведёт Булата по стихам, в конце концов выливаясь в мелодию, которая становится мелодией этой песни. У Саши это всё, наверное, было намного профессиональней, с этой точки зрения. Но не так обаятельно. А самое главное, что в его песнях было очень много интонационных повторов. Наличие в них вот этого решительного, того, против чего сам Саша возражал, и спорил, и сочинял замечательные песни: «Не верьте тому, кто знает, как надо» и другие. Но в его песнях это «как надо» тоже присутствует. В первых десяти песнях, о которых я говорил, этого начисто не было.

Что же было в этих десяти? До сих пор помню: «Уходят, уходят, уходят друзья…», «Мы давно называемся взрослыми…», «Леночка», «Истопник» и «Красный треугольник», «У лошади была грудная жаба…», «Ой, не шейте вы, евреи, ливреи…», «Получил персональную пенсию…», ну и «Облака» конечно. Могу прочесть весь десяток, сразу по ходу дела. Они все до сих пор сидят у меня в голове, я их сохранил в памяти все от и до. Кроме них, ни одна Сашина песня, в том числе из знаменитых, — не отложилась. И это не только дефект моей памяти, отказавшей мне уже начиная с конца шестидесятых годов. Тем не менее я всё-таки что-то запомнил из песен того времени, главным образом, из булатовских. Сашиной — ни одной.

Мы честно сказали Саше, что стихи прошли положенную процедуру, всё в порядке, и добавили, что они нам не понравились. Видимо, это его сильно задело тогда. (Оценивать эту ситуацию сейчас смешно.)

Он был добрый знакомый моей мамы. Я этого придерживался. Я не пытался перевести знакомство в какое-нибудь другое качество, как-то принять его более лично, больше взять на себя, — никоим образом. Видимо, и Саша это ощущал.

Потом возникла проблема, которая меня от него отвела ещё дальше, — история с его сыном Гришей. Это было приблизительно полтора года спустя после истории с его стихами. Дело в том, что Соня Войтенко, художница, которая потом работала на фильме «Бегущая по волнам», где у неё возник роман с автором сценария Александром Галичем, — была женой Саши Шереля, моего близкого товарища. С ним мы приятельствовали ещё с университетских времён, когда он учился на факультете журналистики, а я — в Институте восточных языков. Эстрадная студия МГУ «Наш дом» — это было наше общее место любви. Сашка жил в одном подъезде с девочкой, за которой я ухаживал.

В июле 1964 года Шерели жили в Плёсе. Я приехал к ним. Точнее, мы на яхте из Дубны пришли в Плёс. Наша конечная точка специально была избрана там, — чтобы пересечься с Шерелем. Мы встретились и гуляли вместе. Там-то я и познакомился с его женой Соней.

Короче говоря, он был близкий мне человек. И поэтому я знаю всю его сторону истории, — как она выглядела с точки зрения покинутого мужа. Я могу про это рассказывать, но пытаться её чем-то подтвердить было бы, с моей стороны, по крайней мере легкомысленно. В принципе, эту историю не отрицала и моя мать, которая знала всю жизнь галичевского дома, естественно, намного лучше.

Ну, как только у Саши заводилась какая-нибудь женщина на стороне, он «возникал», расцветал. А потом, когда про это становилось известно Нюше, у него случался очередной инфаркт, или очередная какая-то проблема со здоровьем. И поскольку Нюша больше всего заботилась о жизни и здоровье Саши, то соответственно он был постоянно больным, у которого были возбуждающие «взрывы».