Древнерусская история содержала в себе, между тем, ещё одну фигуру, которая точно вписывалась в контекст условного со- или противопоставления своих и чужих. Этой фигурой был князь Олег, по прозванию Вещий. Его имя появляется в двух песнях Галича последних лет жизни — то есть семидесятых годов. Такой «дубль» уже позволяет предположить особую значимость — а может быть, и ключевое место — князя Олега в комплексе древнерусских мотивов у Галича.
Первая песня — «Съезду историков» <1972>, представляющая собой пародию на «марксистский подход к старине»[409], распространённый советской идеологией на весь «социалистический лагерь». Олег оказывается сквозным «персонажем» этой песни, каждое новое упоминание его означает и новый поворот поэтической мысли:
Конечно, летописный рассказ из «Повести временных лет» пропущен у Галича через пушкинскую традицию — через знаменитую «Песнь о вещем Олеге», ритмика и строфика которой, не говоря уже о прямой цитате, здесь использованы. В. А. Фрумкин замечает, что, помимо текста «Песни о вещем Олеге», Галич использует мелодию старой солдатской песни на эти пушкинские стихи[410]. Такая музыкальная «цитата» усиливает необходимое поэту «милитаристское» наполнение сюжета.
Предмет же галичевского обличения в этой песне — идеологическая конъюнктура, согласно которой одно и то же историческое лицо может получать совершенно противоположные оценки в зависимости от того, какая именно требуется сейчас. «За правдою правда вступает в права» — стоит оценить эту игру слов, потому что здесь не только две (а может быть и больше) правды, но ещё и права — слово с тем же корнем, добавляющее особую краску в саркастическую картину царящей в исторической «науке» двусмысленности. Проще и надёжнее всего, с тем же сарказмом резюмирует поэт, сказать неопределённо, чтобы не ошибиться: каким-то хазарам какой-то Олег…
Между тем, исторический Олег, деяния которого зафиксированы в «Повести временных лет», в самом деле даёт некоторые основания для неоднозначного толкования его фигуры, хотя и уже на другом уровне. Минуя стихотворение «Говорят, пошло с Калиты…» <1973?>, в котором к эпохе правления известного московского князя возводится неистребимый русский порок — воровство[411], мы подошли к центральному для нашей темы произведению Галича — песне «Русские плачи» (1974). Она написана за два с половиной месяца до его отъезда из страны и наделена очень широким, включающим не только древнерусские мотивы, историко-культурным содержанием. Кстати, к традиции Древней Руси отсылает нас уже название, немедленно вызывающее в сознании слушателя ассоциации с плачем Ярославны (см. выше), с плачем московских и коломенских жён в «Задонщине» (и, само собой, с фольклорным жанром плача вообще). Имя интересующего нас исторического героя появляется уже в зачине песни:
Речь идёт о событиях рубежа девятого — десятого веков: князь Олег, соплеменник Рюрика, призванного, согласно «Повести временных лет», править славянскими землями, — будучи князем новгородским, захватывает Киев, переносит туда столицу и подчиняет себе славянские племена. Однако, поэт допускает анахронизм: непокорные вятичи в состав древнерусского государства при Олеге не входили, они будут завоёваны позже, во второй половине X века[412]. Галич, выбирающий из всех славянских племён именно это, по-видимому, был знаком с текстом «Повести временных лет» или с каким-либо популярным изложением событий древней истории и знал о том, как сложно складывались отношения Киева с этим племенем. Но почему в роли покорителя вятичей оказывается у него именно Олег?
409
Ср. с более ранней «Балладой о прибавочной стоимости» <1964>: «Я научность марксистскую пестовал…» (108).
410
411
«Говорят, пошло с Калиты, // А уж далее — из рода в род, // То ли я сопру, то ли ты, // Но один, как часы, сопрёт! // То ли ты сопрёшь, то ли я, // То ли оба мы на щите… // С Калиты идёт колея — // Все воры — и все в нищете!» (424). Вероятно, поэт обыграл здесь «денежную» репутацию этого князя, его грабительскую внутреннюю политику при сборе дани.