На первый взгляд, страсти, кипевшие в вышеупомянутом социуме во все годы его существования в прекрасном городе Мюнхене, могут показаться совершенно необъяснимыми. Ещё бы! Даже самым скромным работникам «Свободы» (вроде меня) для начала полагали зарплату, сравнимую с жалованием профессора Мюнхенского университета (считавшегося тогда чуть ли не лучшим университетом Германии), плюс оплаченную квартиру, включая мебель и ремонт за счёт заведения, плюс штат немецкой обслуги, освобождавшей творцов антисоветской нетленки от унизительного общения с немецкими бюрократами, плюс много чего ещё приятного и полезного. И тем не менее, все, за единичными исключениями, работники Русской службы «РС» были несчастнейшими в мире людьми. Всех их, если послушать, на «Свободе» недооценивали, всем недоплачивали, а многие к тому же ну просто видеть не могли, ну просто на дух не выносили омерзительные рожи своих сослуживцев! О чём и возвещали по возможности во всеуслышание, дабы упомянутые «мерзкие рожи» о сём узнали и, в свою очередь, возымели повод отплатить им по-христиански, взаимностью.
На самом деле причины для зарождения такой атмосферы в этом месте и в это время, конечно же, были, причём отнюдь не одна, а целый букет, но мне не хотелось бы сейчас их перечислять. Назову лишь одну — почти полное отсутствие обратной связи с непосредственным потребителем их продукции, радиослушателем, и, следовательно, почти полное отсутствие каких-либо критериев для объективной оценки труда того или иного радиовещателя[25]. Единственным критерием успеха на обеих радиостанциях были «грейды» (ранги или разряды), которые присваивало американское начальство, чей авторитет в смысле оценки текстов на русском языке был, мягко говоря, отнюдь не безоговорочным. К тому же в Русской службе «Свободы» существовала категория тружеников, которая отсутствовала, например, в Русской службе «Би-Би-Си» — дикторы. Дикторы, как правило, и были самым закомплексованным сегментом этого заведения. Разницы в окладах между дикторами, редакторами и комментаторами практически не было, но почему-то многие дикторы просто-таки жаждали прорваться в эфир в роли автора или ещё лучше редактора собственной программы — и получить в результате повышение в качестве на все руки мастера. С другой стороны, существовала в эти годы в Русской службе и противоположная партия, возглавляемая её главным редактором Володей Матусевичем и поддерживаемая директором Русской службы Джоном Лодызеном. Партия Володи, Джона и приближенной к ним группы редакторов «РС» почитала своим священным долгом воли дикторам не давать и тексты их в эфир не пущать — со всеми вытекающими отсюда последствиями для карьерного роста и финансового благополучия этих непризнанных гениев. Спрашивается, при чём здесь Галич? А вот при чём.
Александр Галич. Фото из собрания Е. Якович
Галич был человеком милым и добрым, отказывать хорошим людям не любил, да и, насколько я понимаю, попросту не умел. Не научился, надо полагать, за годы работы в театре и кинематографе в качестве преуспевающего советского драматурга. А ещё говорят, что театр — естественная среда для процветания неутолённых амбиций и интриг! Что театр? Тьфу! Детский сад по сравнению с тем террариумом, куда стараниями члена Политбюро ЦК КПСС тов. Полянского[26] и нашего душки Рони на склоне лет попал Александр Галич.
Роль Галича в войне редакторов со много о себе возомнившими дикторами была простой. Подходит, к примеру, к Галичу диктор А. с катушкой магнитофонной плёнки, на которой запечатлён текст его (диктора А.) собственного сочинения, и зелёным путевым листом, с которыми либертовские передачи обычно проходили по инстанциям. И говорит наш начинающий автор Галичу, с кем накануне выпивал, закусывал и охмурял очередную блондинку, нечто вроде следующего: «Подпишите, Александр Аркадьевич, в качестве начальника культурной секции, что прилагаемый текст, записанный моим бархатным голосом, представляет из себя жемчужину русской прозы, шедевр философской мысли и серебряную пулю в сердце мирового коммунистического вурдалака». Галич садится, вынимает из кармана вечную ручку и покорно подписывает. Плёнка и прилагаемый к ней зелёный листок с автографом Галича проходит через подотдел продукции и попадает (не может не попасть!) на стол к редактору культурной секции г-же Б. Г-жа Б., в свою очередь, прочитав вышеупомянутую рецензию, не тратит своё драгоценное время на прослушивание какой-то дурацкой плёнки, а прямиком бежит к Галичу и умоляет его написать на той же многострадальной зелёной бумажке, что текст диктора А., хотя и прочитан, будем объективны, мастером своего дикторского дела, по форме и содержанию представляет собой пустышку, глупость, пошлость, издевательство над русским языком и множество всякого ещё разного нехорошего. Галич — не отказывать же женщине, пусть она и брюнетка! — садится, вынимает из кармана шариковую ручку и пишет: «И ты, редактор, права!» Так происходит не раз, не два и не десять, а почитай, каждый рабочий день. А в результате Александр Аркадьевич наживает себе несметное количество врагов, которые, скажем сразу, забегая вперёд, в конечном счёте Галича и подставили.
25
Сужу об этом по тому, что сама как раз в Русской службе не работала. Я работала в Исследовательском отделе «РС», чьей продукцией (на английском языке), помимо сотрудников «RFE/RL», пользовались западные специалисты, так или иначе связанные по своей работе с Советским Союзом. Благодаря им существовали объективные оценки наших текстов: индекс цитирования, приглашения на всякие брифинги и конференции и т. д. и т. п. Соответственно, и отношения между коллегами в нашем отделе были, в основном, нормальными.
26
Согласно московской легенде, именно Д. С. Полянский, услышав песни Галича на свадьбе своей дочери с актёром Иваном Дыховичным, стал инициатором гонений на поэта. В результате этих гонений Галич был вынужден эмигрировать.