Подводя предварительные итоги, можно сказать, что, конечно, рецепция, да ещё такая субъективная, как у Сосноры, больше говорит о реципиенте, чем о тех, кого он оспаривает. Выбор ключевого образа — муравья и последовательная система антитез (намеренно реминисцентных или просто типологически совпадающих образов) позволяет с уверенностью говорить о том, что Соснора не принимал гармонизирующую тенденцию творчества Окуджавы и возвышение «малых сих». Намного ближе Сосноре тип личности Высоцкого, и это отмечено в высказываниях о «русском дуэнде». А вот почему он не видел поэтического мастерства, высокой и даже прихотливой стихотворной техники барда, об этом можно только догадываться. Думается, что дальнейший сравнительный типологический анализ одноимённых образов и мотивов Сосноры и Окуджавы, Сосноры и Высоцкого, Сосноры и Городницкого откроет гораздо больше соответствий, чем непримиримых расхождений.
С. М. Шаулов
«СЛУЖИЛИ ДВА ТОВАРИЩА…»: КОНТЕКСТ И ПОДТЕКСТ
Предлагаемая вниманию читателя статья имеет целью дополнить мысль о барочной типологии концепции человека в лирике Высоцкого, давно (1999) автором высказанную, но оставшуюся, среди прочего, коротким абзацем из «“Высоцкого” барокко», без изменений переходившим в разные издания[467]. В качестве такого дополнения предлагается рассмотреть контекстно-подтекстовые связи одного события из относительно недавней истории нашей культуры и — в творческой биографии поэта.
Коротко, концепция, о которой идёт речь, состоит в том, что в определённых сюжетно-лирических состояниях человек Высоцкого так же, как «человек барокко, обнаруживает несводимость собственной личности к себе» [468]: «кажется мне — // Это я не вернулся из боя»[469], «дострелил меня, — // Убив того, который не стрелял»[470], «когда ты без кожи останешься вдруг // Оттого, что убили — его, не тебя»[471] и т. п. Иными словами, человек вдруг чувствует, что его личность не ограничена его собственным, единичным, существованием. Само по себе это переживание внутреннего человека, «бесконечно превосходящего» (Паскаль) себя внешнего, имеет глубокие христологические и мистико-философские корни в европейском культурно-историческом процессе, но мы затронем временной слой около 400 лет. Нас продолжает интересовать давно поставленный и как будто частный вопрос, — откуда эта концепция у Высоцкого, но и, как водится, — стоит приподнять «занавес за краешек», как обнаруживается, какая это «старая, тяжёлая кулиса».
Проще всего в поисках ответа на вопрос указать на факт прямой инъекции этого кода в нашу культуру и в читательское сознание второй половины прошлого века в виде эпиграфа из Джона Донна к роману Хемингуэя «По ком звонит колокол». Но и в этом случае важно, чтобы привнесённое извне не оказалось чужеродным и встретило готовность принимающей стороны впитать, усвоить и отозваться на эту генетическую коррекцию. Не возвращаясь к высказанной не раз аргументации, попытаемся рассмотреть контекстологию и подтекст того эпизода истории культуры, участником которого стал Высоцкий: не скрыт ли в нём имманентно и, по крайней мере, рудиментарно, этот код.
В 1968 году режиссёр Евгений Карелов по сценарию Юлия Дун-ского и Валерия Фрида снял фильм «Служили два товарища», в котором Высоцкий сыграл роль белого офицера Брусенцова. Фильм назван первой строкой песни, которая стала его лейтмотивом и звучит уже на титрах. А потом её то и дело напевает герой Олега Янковского боец Некрасов, к неудовольствию его напарника по заданию Ивана Карякина (актёр Ролан Быков). Идейно безупречный, но недалёкий и суеверный Иван опасается, что песенка эта накличет беду, как, собственно, и происходит по сюжету фильма, который, таким образом, выстраивает действие, параллельное песенному. А вот ту самую пулю, которая пролетела, и ага, — посылает в спину Некрасову герой Высоцкого. Фильм о Гражданской войне и без того представляет её финальный эпизод (отвоевание Крыма) в довольно необычном ракурсе (история неудачной киноразведки с воздуха) и предстаёт как повествование об истоке советской кинодокументалистики, но сверх того это старый, как война, рассказ о потере боевого товарища, пережитой его оставшимся в живых спутником и другом, — о слепом выборе солдатской судьбы.
467
См., напр.: