Мой последний приход в Безбожный переулок имел место сразу после смерти БШ. Я работала тогда собкором по культуре польского издания «Газета Выборча». Услышав печальную новость, я дозвонилась Оле в Париж, узнала подробности их последней поездки и об этом написала. В подъезде же дома Окуджавы я оставила цветы и самодельный плакат: «Польша скорбит по Булату». Прощаться на Ваганьковское кладбище я так и не пошла, поддалась на призыв вдовы. А зря.
ПРИЛОЖЕНИЕ
«МЫ ВСЁ РЕЖЕ ЗАДУМЫВАЕМСЯ О ЧЕСТИ, ЧЕСТНОСТИ, ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ПОРЯДОЧНОСТИ…»
8 октября в варшавском еженедельнике «Политика» под заглавием «Крик» опубликовано интервью с хорошо известным и любимым в Польше Булатом ОКУДЖАВОЙ. Интервью взяла побывавшая в Москве журналистка Анна ЖЕБРОВСКА.
— Почему вы перестали писать стихи?
— Действительно, я долго не писал стихов, как-то не мог, ничего у меня не выходило… Разумеется, не надо это понимать буквально, так как я, в конце концов, профессионал и мог бы ежедневно писать по пять стихотворений. Плохих стихотворений. Только зачем? В душе я, однако, сожалел об этом и — несмотря на интенсивную работу над романами — уже давно ощущал потребность вернуться к поэзии. Наконец, в прошлом году что-то во мне как бы проснулось, и стихи снова начали появляться. И это меня очень обрадовало, потому что, когда у меня есть готовое стихотворение, я беру гитару и, хоть играть на ней я и не очень-то умею, — за всю жизнь едва научился брать пять аккордов, — подбираю какую-то мелодию. Так возникает песня. В эти последние годы я много раз брал в руки гитару, но никакой мелодии не появлялось — ничего, ну просто ничего… Ну, может, теперь уж пойдёт легче.
Кроме того, я недавно закончил свой уже четвёртый по счёту роман. Он называется «Встреча с Бонапартом», и печатает его журнал «Дружба народов». Вскоре должна также выйти новая книга моих стихов. А в прошлом году я три месяца провёл во Франции и записал там ещё одну, вторую уже долгоиграющую пластинку. Записал я пластинки также в Швеции, Дании, Болгарии, Югославии и ФРГ.
— Когда-то вы записывали свои пластинки и в Польше…
— Первые мои зарубежные успехи связаны как раз с Польшей: именно у вас вышла моя первая долгоиграющая пластинка. Я считаю, что сделана она блестяще, и сравнения с ней не выдерживает ни одна из моих последующих авторских пластинок, изданных за границей. Я до сих пор помню, как я записывал тогда песню «Прощание с Польшей». Всю ночь мы с друзьями просидели в каком-то студенческом клубе в Варшаве, а утром за мной приехала Агнешка Осецка и отвезла меня в «полубессознательном» состоянии в студию. Великолепное это было время, теперь-то я уже наверняка не смог бы повторить подобное безумство.
— В сознании польских читателей и слушателей ваш образ тесно связан со словами именно этой песни: «Когда трубач над Краковом возносится с трубою, хватаюсь я за саблю с надеждою в глазах…»
— Это в каком-то смысле мой программный текст. Польша — моя первая любовь. Это страна с богатой культурой, богатой историей, которая тесно связана с нашей историей и нашей культурой. Это также страна, которой много пришлось страдать, так как в течение веков она была расположена между двумя могущественными и совершенно различными государствами и поэтому, на своё несчастье, играла роль буферного государства. Я люблю Польшу, мне кажется, понимаю её и ощущаю с ней глубокую внутреннюю связь. Это, по-видимому, от-разилось и на моих личных контактах. Поляки как бы почувствовали эту мою симпатию и отплатили мне той же монетой. Ведь не случайно впервые за границей меня начали переводить, издавать и популяризировать именно в Польше. Я был у вас пять раз, у меня в Польше очень много друзей, всем обязательно передайте от меня привет. Вот здесь снимки некоторых из них… (Окуджава указывает на портреты на одной из стен своего кабинета, который весь завешан фотографиями близких ему людей). Я внимательно слежу за событиями и очень глубоко переживаю всё, что касается вашей страны… Нет, я не знаю польского языка, но для меня это никогда не было препятствием. После двух дней пребывания в Польше я уже так вслушался в него, что понимал всё, что говорилось вокруг. И меня тоже все вполне понимали.