— Нов этой книжке оптимистический конец!
— Да, книжка кончается хорошо, но мы ведь не знаем, как там всё пошло дальше. Просто я закончил повесть в нужном месте.
— В вашем творчестве есть «грузинский акцент». Это у вас от родителей?
— Мой отец был грузин, мать — армянка. Но родители жили в Москве, здесь я и родился и был воспитан в среде русской культуры. В Грузии я жил после войны, потому что после возвращения с фронта деваться мне было некуда, и я поехал в Тбилиси, к сестре моей мамы. В тамошнем университете я и закончил факультет русской филологии. Я считаю себя русским писателем, но как-то с возрастом всё больше ощущаю потребность в эмоциональном самоопределении, потребность понять, кто я на самом деле. И вот я почувствовал в себе грузинские корни, как-то кровь отца пересилила во мне кровь матери.
— Какой смысл вы вкладываете в понятие «художник»?
— Говоря примитивно, художник — это существо с очень тонкой кожей. Чуть более тонкой, быть может, чем у других людей. И уколы, на которые не скупится жизнь, он чувствует раньше других — и потому кричит раньше, чем другие. Если у него есть талант, то его крик доходит до людей и трогает их. Вот и всё.
— Наша беседа постоянно отклоняется от литературных тем и затрагивает вашу личную жизнь. Не могли бы вы сказать, какой период своей жизни вы считаете самым счастливым и что на это повлияло?
— Мне трудно назвать какой-то особенно счастливый период моей жизни, потому что я сознаю, что вся моя жизнь сложилась на редкость удачно. Это касается и моей литературной биографии, которую я считаю очень счастливой, так как я не знал безразличия читателей и отсутствия интереса к тому, что я делаю, и личной жизни. Жизнь моя была трудной, но мне кажется, я сумел эти трудности преодолеть. Я думаю, что это мой самый большой успех и что это и есть счастье. С тех пор как я начал заниматься литературой, меня никогда не воспринимали легко и сразу. Не знаю почему, но поначалу я всех как-то раздражал. Постепенно, однако, ко мне привыкли. Когда я начал писать музыку к своим стихам, мне говорили: «Как тебе не стыдно, ты — с гитарой! Ведь ты уже немолод — и выходишь на сцену с гитарой…» Несмотря на это, я продолжал свои выступления.
Потом я перестал писать песни, занялся прозой и снова услыхал: «Слушай, проза у тебя, конечно, неплохая, но вот твои баллады — они-то действительно великолепны!» А я тогда думал про себя: «Ничего, привыкнут и к этому…»
— Если бы вы жили сто лет назад, кем бы вы хотели быть?
— Тогда я хотел бы родиться богатым барином. Но я был бы либеральным помещиком и занимался бы распространением просвещения среди простого народа.
— Благодарю за беседу.
[Обратный] перевод с польского Л. ШАТУНОВА
Рус. мысль. Париж, 1983. 24 нояб. С. 11–12,14
ПРЯМАЯ РЕЧЬ
Хелен фон САХНО
«ПОЭЗИЯ ВСЕГДА ВОЗНИКАЕТ ИЗ ПРОТЕСТА»
Разговор с советским поэтом Булатом Окуджавой[51]
Советский поэт Булат Окуджава по приглашению Баварского общества содействия отношениям между Федеративной республикой и Советским Союзом сейчас находится в Мюнхене. Окуджава стал известен здесь как лирик и сочинитель двух романов («Бедный Авросимов», «Преследование писателя Толстого»[52]). Наша сотрудница Хелен фон Сахно имела возможность поговорить с Булатом Окуджавой в Мюнхене.
— В советской «Краткой литературной энциклопедии» перечислены пять ваших сборников стихотворений. Там вас называют также «автором и исполнителем лирических песен». Можно ли сказать, что вы разделяете вашу лирику на песенные стихи и стихи для чтения? И — сколько ваших пластинок с этими «песнями» появилось в Советском Союзе?
— Это неточная формулировка. Я пишу стихи, некоторые из которых я исполняю под гитару. Этот жанр для России относительно нов, он не даёт себя формально и композиционно разложить на отдельные части. Здесь одно проникает в другое: на первом месте стоит стихотворение, к нему прибавляется мелодия, инструментальное сопровождение и, наконец, самое важное во всём — интонация автора как исполнителя. Очень часто профессиональные артисты пытались по-своему музыкально передать эти стихи, но от этого терялась интонация автора, жанр разрушался. Что же касается моих записей на пластинки, то на сегодня выходила только одна-единственная с четырьмя моими песнями[53], и та переписана с пластинки французской. Теперь, правда, появится долгоиграющая — примерно с восемнадцатью песнями[54].
51
В газетной публикации между первым и вторым вопросом имеется подзаголовок «Зло конформизма». См. переводы репортажей того же автора о первом посещении Окуджавой Мюнхена в 1968 году:
52
Впервые: