— «Бедный Авросимов» и «Слежка за графом Толстым» в этом смысле, наверное, не являются историческими романами. Скорее хочется говорить об исторической сказке, которая связывает пародийное, абсурдное, гротескное, сатирическое, фантастическое с реалистическим и документальной точностью. Что вы сами хотели выразить этим отходом от традиционной схемы исторического повествования?
— Вы правы. Оба романа отличаются своим фантастическим реализмом, хотя всё имеет свою документальную основу. Поэтому историческое знание в обычном смысле из моих «исторических» романов тоже невозможно почерпнуть. Они для меня в первую очередь средство самовыражения. Мои главные герои — положительные и отрицательные, — все в чём-то я сам. Впрочем, я очень плохой аналитик моих собственных произведений, мне тяжело точно разложить их. Мне доставляет удовольствие писать, как я пишу.
— Над чем вы сейчас работаете?
— Над моим третьим романом, тоже «историческим», самым «нормальным», мог бы я сказать, поскольку он, несмотря на фантастические элементы стиля, меньше всего взрывает рамки достоверности. Он называется «Путешествие дилетантов» и рассказывает о несчастной любви двух людей в середине девятнадцатого века, точнее — в 1851 году. Рассказ основан на действительных происшествиях, которые в своё время вызвали сильный ажиотаж. Позже всю эту историю забыли, я, таким образом, её заново открыл. Первая часть уже готова и осенью появится в журнале «Дружба народов», над второй я ещё работаю. Что касается заголовка, то он соотносится с душевным строем обоих любящих, против которых объединяется всё общество, которое в своём поверхностном согласии доходит до того, что можно говорить о «профессиональном» конформизме, в сравнении с чем любящая пара в своей естественности действует как «дилетанты». Так их и настигает судьба дилетантов: они погибают. Кроме того, впервые после долгих лет выйдет моя книга стихов[55].
Siiddeutsche Zeitung[= Зюддойче цайтунг]. Мюнхен, 1976. 31 марта. С. 30
Из собрания Н. С. Матвеева Обратный перевод С. М. Шаулова
Александр АЛЕЙНИК
«Я — ЛЕГКОМЫСЛЕННЫЙ ГРУЗИН»
Окуджава в Нью-Йорке
Был полный зал. Люди пришли 22 октября в клуб «Оскар», центр русских эмигрантов, чтобы увидеть человека, чей голос тридцать лет с лишним звучит с магнитофонных плёнок, пластинок, экранов, но прежде всего — звучит в нас, ибо неминуемо слушатель Окуджавы становится исполнителем его песен. Их насвистывают, напевают, мычат. Мир, время, судьба прояснены и облагорожены их мелодиями и возвышенным текстом. Окуджава звучит в сердцах — на маленьких, <размером> со сжатый кулак, невидимых индивидуальных концертных площадочках.
Окуджава — патриарх авторской песни. Высоцкий и Галич возникли позже, восприняв его неназидательные уроки. Чем он отличается от них? Он — единственный последовательный романтик. Его романтизм мудр и ироничен, романтизм без «соплей». С этими костерками-палаточками, трудными дорогами и запахом тайги Окуджава никогда не имел ничего общего. Вот цитата из Александра Галича о подсоветской романтике: «Романтика, романтика небесных колеров — нехитрая грамматика небитых школяров». Заметьте, ранняя автобиографическая повесть Окуджавы называлась «Будь здоров, школяр» и была она о вчерашнем школьнике «на войне, где и вправду стреляют»… Окуджава — романтик потому, что имеет в стихах дело с недевальвирован-ными ценностями: вера, надежда, любовь, достоинство, дружба и т. д., с высоким и целостным в человеке, что делает его способным вынести тяжесть времени и истории. У кого ещё в конце XX века эти понятия не снижены трагической иронией и всё разъедающей насмешкой? Окуджава как бы отмыл их от будничной пыли своим голосом.
На вечере был показан фильм-интервью Э. Рязанова с Окуджавой. Минут пятьдесят разговора с винцом, фотографиями на стенах квартиры Булата Шалвовича, врезками его давних выступлений; такая будто бы частная беседа с величаниями по случаю семидесятилетия Окуджавы. Худощавый, юношевидный, чуть сутулый, он, когда зажгли в зале свет, занял кресло на сцене. Сказал, что петь сегодня не будет.
Для этого нужна спецаппаратура, три микрофона, но ответит на вопросы и почитает стихи. Кое-что я успел записать в блокнот. Вот отрывки:
— Над чем вы сейчас работаете?
— Я написал роман о своём детстве «Упразднённый театр». Он печатался в журнале «Знамя» в прошлом году. Сейчас пишу книгу, в которой я вообразил следующую ситуацию: Пугачёв — император. Видимо, будет поставлена пьеса «Театр Буратино». Представьте героев этой сказки изрядно постаревшими. Старые артисты-пенсионеры: Мальвина, Пьеро, Артемон, Буратино. Карабас-Барабас давно уже умер. Вот они собрались в своём кукольном театре и стали вспоминать молодость. Говорят: «Карабас — жестокий был человек. Порол нас плёткой. Но при нём был порядок! Еда была. Водки было хоть залейся. Ну, стегал он нас плёткой, но разве с нами по-другому можно? Гул голосов нарастает. Тут из-за кулис выходит Карабас. И вот они уже начинают его славить, а он их плёткой охаживает. Они кричат, что при нём им было хорошо. Кричат, сбившись в жалкую кучку: «Слава Карабасу!» Он их хлещет, а они его славят. И всей этой стаей жалкой забиваются к нему под гигантскую бороду. Тут Карабас снимает маску, и — это оказывается Буратино. Он очень печален. Он говорит: «Что же я наделал! Я же хотел просто пошутить… А вы…» Вся эта кучка разбредается: кто за пенсией, кто — в очередь с кошёлкой… Я предложил роль Буратино Зиновию Гердту. Он очень хочет его сыграть.
55
См.: Арбат, мой Арбат: Стихи и песни. М.: Совет, писатель, 1976. Сдано в набор 14.05.76. Подп. к печати 20.09.76.