— Кстати, насчёт кино. Я, правда, не смотрела многих твоих фильмов, но то, что смотрела, показалось мне не очень удачным для тебя.
— Какие?
— «Вертикаль»… Там, собственно, и ролей не было. Но расскажи сам…
— Какие я люблю?.. Ну, «Плохой хороший человек» Хейфица, — вот я люблю…
— А «Четвёртый» ещё?
— Да нет, ну это — так… Работа-то неплохая, но к сожалению, очень по режиссуре это было не продумано…
— Ну режиссура не очень выразительная. Даже и в «Плохом хорошем человеке».
— Ну, почему «не очень выразительная»?.. Видишь, в чём дело… я же не могу судить, как там я работаю или играю (и потом я не люблю слов «как я играю», я это презираю в себе — «игрока», понимаешь, на сцене такого), — нет, как там я работаю, чего я там делаю, чего я хочу. Если это немножко вышло, — это мне хватит. Мне даже неважно, там, «как я сказал»… Меня не интересует — играть.
— Я это понимаю, но просто в театре, ты — очень яркая индивидуальность.
— Ну, это шеф «виноват», он как-то…
— А в кино… Это режиссура во всём виновата? Или слава богу, что это есть?
— Оксана, пойми меня. Ну, что я тебе буду говорить. Ты уже не маленький ребёнок. Ты понимаешь, что чего я хочу — у меня не всегда получается. У меня есть масса вещей, которые я мог бы сделать и которые мне просто люди, <отвечающие> за кино, — они мне просто не дают этого делать. Из-за этого у меня, там, пять-шесть работ — <не случились>, которые могли бы стать основными. Мои утверждения <на роль> каждый раз происходят бог знает где, — даже в того же «Арапа Петра Великого». Сколько было вот так… (бьёт кулаком по столу): нет, и всё! Да что там собственно?.. Оперетка. Нет, у меня были роли замечательные, которых вы тоже не видели и не знаете. «Служили два товарища» у меня была блистательная совершенно работа. «Служили два товарища».
— Не смотрела…
— Нет, то, что ты не смотрела, — не удивительно… Это Фрида и Дунского сценарий прекраснейший был. Снимал Женя Карелов. Просто у меня половина материала ушло под ножницы… Белого офицера я играл, поручика Брусенцова. Но дело в том, что просто так как, когда посмотрели, получился перевес, — они вынуждены были убрать самое основное, из-за чего я согласился сниматься в этой роли. Нет этого, — так чик-чик-чик…
Ну, «Интервенция» была у меня работа неплохая… Да, нет, ещё что-то было хорошее…
— А ты вообще хотел бы работать в кино?
— Наверное, хотел бы. Я думаю, что я хотел бы сам написать, сам поставить, сам сыграть. И ты понимаешь, у меня настолько (вероятно, показывает жестом: ни на грамм) нету киношного тщеславия, — я так равнодушен к тому, буду я сниматься или нет! Меня совсем <это> не интересует… Все актёры очень хотят сниматься, я — совершенно не хочу сниматься. Хотя я совершенно не против того, чтобы сниматься в интересном <кино>… Но вот просто сниматься — я не хочу больше, — я хочу работать кланом, со своими друзьями, где мы будем вариться в общем котле, ругаться, спорить, придумывать… Ну, одним словом — творить, а не заниматься ремеслом. Я ремесло не выношу больше, — как ремесло. Мне иногда хочется в середине «Гамлета», когда «не идёт» спектакль, когда даже и аудитория чувствует, что половина людей ничего не понимают и не хотят этого видеть (из-за любопытства пришли), — и такое бывает отчаянное настроение, что ты лицедействуешь как клоун, — что хочется взять в середине спектакля, выйти и сказать публике: «Извините, я больше не хочу», — и уйти. Я не люблю это больше как профессию… Но, понимаешь, очень во многих вещах творчество ушло, — и в театре, и в кино… Творчество. Творчество, авторство — самое главное, что есть вообще в искусстве. Авторство, — чтобы человек сам, личность, — чего он сам-то сюда принёс… <Остались либо> исполнители — либо такие «постановщики», тоже в общем-то исполнители чьи-то.