Песни Окуджавы пела вся Россия, а тексты их не были напечатаны ни в сборнике «Острова», ни в следующем: «Весёлый барабанщик» (1964). Лишь некоторые были включены туда и в сборники «День поэзии». Многие лучшие песни так и переписывались с магнитофона на магнитофон два десятилетия. Третий сборник, «Март великодушный» (1967), уже выходил в иной обстановке. Лучшие песни Окуджавы были напечатаны в «Гранях» в составе «Синтаксиса» (1965), и за последующие 7–8 лет в издательстве «Посев» вышло четыре или пять изданий поэзии и прозы Булата Окуджавы. Это подстёгивало советских издателей, сильно поумневших в 70-е годы: лучше мы издадим, чем они «оттуда» у спекулянтов купят. Так в сборнике «Арбат, мой Арбат» (1976) был специальный раздел «Мои песни», в котором были напечатаны такие «крамольные» тексты, как «До свидания, мальчики», «Песенка о ночной Москве» («Когда внезапно возникает ещё неясный голос труб…») и др. При этом нельзя не прибавить, что многие новые стихи Окуджавы 70-х годов оказались слабее и не снискали былой популярности. На концертах сам поэт чаще исполняет старые песни. Из поздних наиболее интересны «Песенка о Моцарте» и «Франсуа Вийон». Моцарт для Окуджавы — символ свободы в поэзии. Её роль в жизни человечества — вечно хранить духовные ценности, независимо от времени и политики. В молитве Франсуа Вийона — целая жизненная философия: каждый получает и получит по справедливости, у каждого своя неотвратимая судьба. На фоне подписантских репрессий и диссидентских арестов всё это приобретало своё актуальное звучание, так же как и проза Булата Окуджавы: «Фотограф Жора», «Бедный Авросимов», «Мерси, или похождения Шипова», «Путешествие дилетантов» и др. Всё это воспринималось уже на фоне другой эпохи, эпохи 70-х, когда отречение от сталинизма закончилось и перед русской литературой встали другие, более сложные в своём многообразии проблемы, выдвигаемые процессом самопознания, в который включались всё более и более широкие круги мыслящей интеллигенции.
Песни Окуджавы в течение года пронеслись по всей России, потому что кустарно изготовленная магнитофонная запись оказалась куда более эффективной, чем государственные книгоиздательства и книготорговля. <…>
Руфь ЗЕРНОВА
РУССКАЯ ГИТАРНАЯ ПОЭЗИЯ
Издательство «Индиана Юниверсити Пресс» (Блумингтон) выпустило книгу английского слависта Джералда Стэнтона Смита о русской гитарной поэзии. Название книги, в буквальном переводе — «Песни под семиструнную», подзаголовок — «Русская гитарная поэзия и советская “массовая песня”»[147].
Итак, первая книга о русской гитарной поэзии вышла в США, и написал её английский профессор-славист и музыкант. На родине этой поэзии такой книги нет и, вероятно, долго ещё не будет.
Книга Дж. Смита — это серьёзное исследование: откуда «пошла быть», как развивалась и какую высоту заняла в двадцатилетие 1960–1980 русская гитарно-песенная культура. В ней много переводов — из Окуджавы, Высоцкого, Галича, Городницкого, Новеллы Матвеевой, Алешковского, Ахилла Левинтона и др. — не стихотворных, а подстрочных, потому что переводчик «стремился быть верным оригиналу насколько это возможно».
Книга состоит из двух частей: исторической, исследующей источники гитарной поэзии («Песенный спектр»), и монографической — о «Трёх Великих», как Смит их называет, — об Окуджаве, Высоцком и Галиче.
«Песенный спектр» — состоит из трёх разделов: «Песни на государственной службе»; «Промежуток» и «Подпольная песня».
Песни на государственной службе всем нам хорошо знакомы — под них мы, можно сказать, росли и мужали. Патриотические ура, и патриотические сентиментальные, с берёзкой; и одобренные начальством песни про любовь, и гимны городам, и тематические — о геологах, пекарях, монтажниках, и — со слезой — о матери! В общем, если вы о них забыли, то можете освежить свою память с помощью сборника «Русские советские песни, 1917–1977», который, по словам составителя, даёт «историю страны в песнях», и, пожалуй, если говорить об официозной истории, то так оно и есть.
По мнению Смита, гитарная поэзия росла и из этого сора.
Между «государственнослужащими» и «подпольными» песнями, — между тем, что начальство активно продвигает, и тем, что оно активно преследует, — находится «промежуток». Притом, что лозунг «кто не с нами, тот против…» никогда не забывается, и идеологический нейтрализм в СССР неприемлем, объясняет своему английскому читателю Дж. Смит, всё-таки власти когда более, когда менее терпят стихи и песни, которые не «против». По мнению Дж. Смита, именно эта «промежуточная», или, если угодно, средняя поэзия, с её сознательным бегством от партийных лозунгов на тропинки интимных переживаний и чувств, и составляет теперь основной корпус, тело советской поэзии. Сюда попадает и Смеляков[148] — «Если я заболею», и анонимный «Глобус» (помнится, считали, что автор — Светлов[149]), и когановская «Бригантина», которая выбралась в официальные примерно на двадцатом году жизни; тут и Городницкий («Атланты») и Новелла Матвеева («Дельфиния»). Авторы — не профессиональные поэты-песенники, а любители, как и упоминающиеся далее Визбор, Якушева, Кукин, Клячкин и др. В середине шестидесятых годов они уже получили название «барды и менестрели», и о них, точнее, об их праве на существование начались споры в печати.
147