Всё время пишутся новые песни, и новые приходят авторы, и среди бардов уже есть свои лирики, философы, сатирики, а старые песни не мешают и мирно соседствуют, и вместе поются. Почему так резко схлынул интерес начала шестидесятых годов к вечерам поэзии, а песни, написанные тогда же, остались и живут? Я говорю даже о самых простеньких, незатейливых, получивших общее название «геологических», песнях, написанных, к примеру, Клячкиным, Нахамкиным, Визбором. Они доступны, ритмичны, массовы, удовлетворяют тягу к «своему» искусству и снимают оскомину, набитую радиостанциями «Юность» и «Невская волна». Правда, вчерашние их любители, кото-
рым сейчас уже под сорок, покупавшие плёнки с записями Дунаевского и на них переписывающие Городницкого и Клячкина, нынче выросли и снисходительно поглядывают на пройденный ими путь, потеряв вкус к прежним любимцам и ценя теперь новых — Бачурина, Хвостенко с Волохонским… А «геологические» песни просто ушли дальше, к следующему поколению, их по-прежнему поют у костра, в электричках, на зимовках и «на картошке». Коллектор нашей экспедиции в Прибалхашье имел, как водится, с собой гитару и две песни в репертуаре: битовую «Money can’t buy me love»[175] и песню Валентина Глазанова «Я расскажу тебе много хорошего» [176]. Таким ребятам ещё предстоит узнать и полюбить спокойные и мудрые песни Евгения Бачурина, трогательно-лирические — Александра Дольского, отчаянные и страстные — Бориса Алмазова, оригинальные и глубокие, с виртуозной игрой слов песни, написанные совместно Алексеем Хвостенко и Анри Волохонским. Главное, что почти любая из этих песен была создана и напета для друзей, для круга единомышленников, знакомых и не знакомых, но ожидаемых и предвиденных; написана без оглядки на цензуру, даже внутри себя, и поэтому обладает самым важным притягательным свойством — искренностью. Недавно в Париже состоялся рекламный «Вечер советской поэзии», где семь штук поэтов продемонстрировали дружбу народов, единодушие с партией, веру в светлое будущее и т. д. — всё, кроме искусства[177]. И когда после этой трескотни к микрофону подошёл Булат Окуджава и даже не спел, а только тихим голосам прочёл «На фоне Пушкина снимается семейство. Как обаятельны для тех, кто понимает…», то все в зале, битком набитом гошистами[178] и командированными, ахнули от такого контраста.
Я хочу как можно меньше цитировать строчки стихов — это не песня. Цитировать бардов можно только одним способом — включив магнитофон, но нельзя отложить его и поговорить о поэте. Энциклопедия не даёт пока нам нужного определения слова «бард», приходится придумывать на ходу. Бард — это, как правило, собственные стихи, это почти всегда своя мелодия, это обязательный гитарный аккомпанемент, но самое главное — авторское исполнение, авторский темперамент, актёрский талант, акценты и интонации, в конечном счёте — жизненный опыт. Бард это не певец, не музыкант, не поэт и не композитор, но всё сразу. Все барды — разные, один лучше владеет пером, другой голосом, третий гитарой. Городницкий обычно прибегает к помощи друга-аккомпаниатора, Дольский блестяще профессионально играет на гитаре, а Юлий Ким обладает такой музыкальностью и поёт с таким весёлым артистизмом, что перед ним не устаивают даже закоренелые ипохондрики. Совсем нет нужды рекомендовать слушателям трёх крупнейших наших бардов, имена которых давно и хорошо известны далеко за пределами родины, — Булата Окуджаву, Владимира Высоцкого и только что погибшего Александра Галича. Естественно, что их песни занимают львиную долю собрания, и правильно, что составители постарались не дублировать вышедшие за последние годы пластинки. Имена этих трёх бардов известны — без преувеличения — каждому человеку в России. Но и другие авторы так прочно срослись в сознании слушателей со своими песнями, что эксперимент профессора Роуза[179] удался бы здесь в лучшем виде, на все сто процентов: Генкин? — «Вышка», Глазанов? — «На Соловецких островах», Городницкий? — «Геркулесовы столбы», Кукин? — «А я еду за туманом, за туманом…». Песни бардов нельзя слушать в другом исполнении. Когда их поёт не автор — разница репродукции и оригинала, настольного футбола и поля в Лужниках, картонных груш бутафора и фруктового рынка. Даже лучшие из бардов не могут петь песни друг друга. Что уж говорить о профессиональных певцах! Никто просто не признал окуджав-ских песен в исполнении Майи Кристалинской и Татьяны Дорониной, а ведь слова и мелодия были почти в точности сохранены. Как настоящая хорошая пародия воспринималась вполне серьёзно задуманная «новая песня Матвея Блантера “Пиджак”, на слова Окуджавы», эдакий мажорный, бодряческий шлягер, словом — я работаю волшебником и могу перекроить всё иначе… Примеры неавторского и тем не менее отличного исполнения редки, как редки и сами таланты. Я вообще знаю только два (две песни, два исполнителя — Павел Луспекаев и Нина Ургант). Поэтому включённые в собрание два дуэта — москвичек Л. Фрайтор и Т. Комиссаровой[180] и артистов ленинградского ТЮЗа А. Хочинского[181] и В. Фёдорова — в строгом смысле слова к бардам не относятся. Однако их исполнению свойственны та же искренность и неподцензурность, что и самим авторам, и трактовка их представляет, по-моему, большой интерес.
178
Сторонники французского леворадикального движения 1960-х — нач. 1970-х гг., включавшего в себя анархистское, маоистское и троцкистское направления, а также их различные сочетания, нередко перетолкованные в духе революционного романтизма.
179
Речь идёт о ближайших ассоциациях. См. рассказ Карела Чапека «Эксперимент профессора Роусса».
180
Здесь и далее в статье (вслед за написанием в т. 3) ошибочно: Л. Фрайтер и
181
Здесь и далее в статье (вслед за написанием в т. 2) ошибочно: Хачинский. Выступал в дуэте с актёром Виктором Фёдоровым-Вишняковым (не путать с бардом Виктором Фёдоровым). В собрание вошли четыре песни из спектакля «Наш цирк» Ленинградского ТЮЗа: три — Н. Матвеевой и одна на стихи Э. Успенского. Как и в предыдущем случае, без указания истинного авторства.