– Висхонь, – произнес кто-то, и все поняли. Только Висхоня могут сейчас послушаться роты, ему, фронтовику, они подчинятся. Вот пусть он и расхлебывает им заваренную кашу. К тому же его назначили не так давно ответственным за спецмероприятие. А то что ж получается, возмутился кто-то, накуролесил здесь, а сам в сторону?
Андрианов ушам своим не верил. Позавчера те же офицеры мстительно требовала ареста Висхоня, сегодня же зовут его на помощь, согласны уступить власть.
Обстановку разрядил Сундин, не желавший связываться с Висхонем, за которым хитрый и ловкий Калинниченко. А почему, спросил Сундин, сам командир Первой роты капитан Лебедев не может подавить бунт и отобрать у своих подчиненных оружие?
– Сперва пусть Христич аккордеон отдаст! – возразил тот с горячностью, и офицеры надолго замолчали, сраженные этим детским доводом. Командиры рот, как уже давно подметили преподаватели, подчинили себя ротам, вобрали в себя все то худшее, что в ротах было, и не только командиры рот, но и взводные. Спрашивали же они у Христича о всем непонятном в газетах, как будто командир Третьей роты знал то, что в сумме знали все недоучившиеся студенты.
Неожиданно взял слово самый неприметный офицер курсов лейтенант Кубузов, командир 4-го. взвода Второй роты. Этот небольшого росточка юноша казался обиженным с детства, и многие, говоря с ним, остерегались смотреть на него прямо, чтоб не встречаться с взглядом постоянно злых косящих глаз. Ни одна фуражка не могла удержаться на его очень маленькой голове, в которой, как вдруг поняли офицеры, хранились весьма ценные мысли. Кубузов от волнения и злости говорил на странном русском языке, ставя рядом блатные слова и те, какими полон устав караульной службы, вклинивая в них выражения, которым звучать только в церкви. Видимо, это был детдомовский жаргон, вываленный еще и)в провинциализмах, Иван Федорович происходил из семьи, где русский язык почитали, домашнее воспитание дополнилось женщинами взбаламученной страны, в любовных истомах порой звучали диковинные словечки. Андрианов почти все понял в речи Кубузова, тем более что тот кривил расползавшиеся в злобе губы очень выразительно, они складывались в значки, какие видишь на военно-топографических картах. Беспощадно-суматошная речь Кубузова сводилась к тому, что с самого начала на курсах неправильно была поставлена служба .и по неизвестно кем отданному преступному приказу с новобранцами цацкались, а надо бы гонять, как Сидоровых коз, с винтовкой на плече до пота, ежедневно и ежечасно, все шкуры содрать с них, но согнуть в бараний рог, сутками чтоб жратвы не видели, чтоб под дождем и снегом маршировали до изнеможения и опупения эти сявки, чтоб за малейшую провинность – под трибунал на передовую, а то ишь расхристосились здесь, гниды проклятые…
Конкретно же Кубузов предлагал следующее: Вторая рота почти полностью вооружена, поскольку в казарме пятьдесят винтовок, а 1-й взвод в карауле. Рота только ждет приказа – по четыре человека на каждую вышку, караул усилить полувзводом автоматчиков, казармы бунтующих рот окружить и держать под дулами автоматов, после чего вызвать заградотряд НКВД, а уж в НКВД знают, как поступать с теми, кто в военное время нарушает присягу.
– Пусть они, – пригрозил Кубузов бунтовщикам, – собственной юшкой умоются!
О «юшке» раньше никто не слышал, но смысл поняли.
– Действуйте! – приказал начальник штаба, К полному удивлению офицеров, та рота, которую шпыняли все, кому не лень, к которой придирались на всех разводах и построениях, проявила вдруг невиданный напор и неслыханную прыть. Шестнадцать человек метнулось к вышкам, были проверены прожекторы и сигнализация, по команде Кубузова автоматчики пустили устрашающие очереди вдоль забора. Потом наступила пауза. Все ждали дальнейшего – либо стрельбы из казармы Первой роты, либо аккордеона Третьей: играя на нем вчера, Третья довела Первую до остервенения, до выстрелов.
Прошло полчаса. Все казармы ничем не связывались, ни телефоном, ни устными переговорами, тем не менее во всех казармах стало известно: где-то неподалеку высажен немецкий десант. Как возник слух о нем – не знал никто, он подержался бы с часок и улетел в небо, но самый умный на курсах начальник ПФС Рубинов шепотом предложил начальнику штаба то, до чего не додумались раньше. Послали за Христичем. Тот решил разделить судьбу своей роты, сидел у входа в казарму на скамеечке, ждал заградотряда НКВД, разжалования, чего угодно, но только не того, что приказал ему начальник штаба.